Маринетт Мортем: Наследие магии и острие духа режиссера. Жанна Сталкер
моей карте. Еще в самом начале первой смены, сидя у костра, Дима читал стихотворение о том, как воин-путешественник позволил вовлечь себя в несусветную глупость, пошлость и рутину.
Наплывала тень.… Догорал камин.
Руки на груди, он стоял один.
Неподвижный взор устремляя вдаль,
Горько говоря про свою печаль:
«Я пробрался в глубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван;
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города,
И не раз их них, в тишине ночной
В лагерь долетал непонятный вой.
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы,
Но трусливых душ не было средь нас.
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Древний я открыл храм из под песка,
Именем моим названа река,
И в стране озер пять больших племен,
Слушались меня, чтили мой закон.
Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна;
Я узнал, узнал, что такое страх
Погребенный здесь в четырех стенах;
Даже блеск ружья, даже плеск волны
Эту цепь порвать ныне не вольны…»
И, тая в глазах злое торжество
Женщина в углу слушала его.
Дима умел просто и естественно вносить красоту в самые обычные действия, ночью, в лесу, в отблесках костра все были глубоко тронуты драматизмом стихотворения, но, нарушая возникшую тишину, я тут же высунулась со своим знанием литературы.
– Это Гумилев! – вставила я, Дима со мной согласился, но остальные все-таки недовольно на меня посмотрели.
Пророчество сбылось, я оказалась вовлеченной в несусветную глупость, все мои силы были отданы борьбе за общественное признание, чины и титулы. Я безоговорочно позволила себе воспринимать мелкие дрязги как глобальные катастрофы, и в итоге вся моя жизнь, полная капризов, эгоизма и суеты стала мне в тягость. В жизни сталкера, наоборот, все четко и ясно, его жизнь подчинена единой стратегии, и у него нет времени на те глупости, которые пристрастно делают люди.
Меня накормили обедом в столовой, и я, ни о чем не думая, и ни на что не надеясь по инерции направилась выполнять обещание, которое я дала Диме – остаться в другом лагере вожатой. В этом лагере мне отказали, но я, отметив, как уверенно сами собой несут меня мои ноги, пошла в следующий лагерь. Директор того лагеря согласился меня принять вожатой в один из отрядов, и объяснил, что завтра, в понедельник в 10 утра в определенном месте будет стоять грузовая машина, которая возит продукты в лагерь, и я смогу на ней приехать, с вещами и санитарной книжкой, чтобы остаться в лагере. Оставалось только сказать Диме, что я выполнила свое обещание, и что его сомнения относительно того, что у меня не получиться, не подтвердились. Я пришла