Маринетт Мортем: Наследие магии и острие духа режиссера. Жанна Сталкер
я намеренно возвращалась к воспоминаниям, то понимала, что они потеряли для меня свою значимость и остроту. Это был результат, который превзошел все мои ожидания.
Поскольку моей характерной чертой была эмоциональная нестабильность, я любила и ненавидела разных людей одновременно, и это совершенно меня выматывало. Обнаружив эффективный способ прекращения своих душевных переживаний, я с маниакальной скрупулезностью принялась перепросматирвать все свои взаимоотношения, которые были как-то важны для меня. Я щелкала свои навязчивые привязанности, как орехи и весь день ожидала момента, когда смогу начать делать перепросмотр. Я считала нужным вспоминать не только людей, но и вообще все, что произвело когда-то на меня эмоциональное впечатление.
Я перепросматривала свои отношения с близкими людьми сначала стандартным способом, описанным в книгах, а затем уже по своей инициативе совершала перепросмотр как бы от лица этих людей. Я пропускала через себя все, что знала о них, все их чувства, эмоции, значительные и мелкие события, их отношения с другими людьми и взгляды на жизнь, так, как будто я сама в этот момент была ими. В результате этого я сделала некоторые открытия относительно этих людей. Меня буквально шокировало то, какими бессмысленными были мои и чужие попытки изменить этих людей, и насколько глубоко их ранили некоторые мои слова. Когда я возвращалась к тем же конфликтным эпизодам, но «жила» эти события уже от своего лица, я снова была непоколебима в своих убеждениях, и не знала другого способа выразить свое негодование, и изменить ситуацию, чем сказать и сделать то же самое, что и было сделано ранее. Раньше я была уверена в своей правоте, теперь же я совершенно не могла разобраться, были ли вообще правые и виноватые.
Кроме того, было еще одно темное и непонятное место в моей душе. Когда я впервые читала «Преступление и наказание» Достоевского, то с определенного момента вместо того, чтобы читать, я начала жить жизнью героя, и впоследствии меня донимали навязчивые состояния, в которых я чувствовала себя Раскольниковым, и терзалась от чувства ущемленной гордости, отчаяния, жалости к себе, омерзения и ненависти к проклятой старушонке процентщице. Достоевский был настоящий гений, он сдвигал свою точку сборки (маги видят человека как светящееся яйцо, имеющее сзади яркую точку, от положения которой зависит восприятие) в новые положения, и детально описывал состояния своих героев. Я же, за счет необъяснимой подвижности своей точки сборки, и за счет силы его гения, получала точно такой же сдвиг, и впоследствии моя точка сборки самостоятельно возвращалась в то же место, что и вызывало тягостное раздвоение личности. Этот роман захватил мою душу, Раскольников каким-то непостижимым образом жил во мне. Осознавая свой шанс освободиться от этого, я перечитала, а затем в деталях снова прожила жизнь этого иступленного и бесконечно индульгирующего в своем чувстве собственной важности