Имматериализм. Объекты и социальная теория. Грэм Харман
возможно. АСТ предлагает плоскую онтологию, в которой реально все, что угодно, если оно действует. Это предельно широкий критерий, придающий одинаковый исходный вес сверхзвуковым самолетам, пальмам, асфальту, Бэтмену, квадратным кругам, зубной фее, Наполеону III, аль-Фараби, Хиллари Клинтон, городу Одесса, Ривенделлу, придуманному Толкином, атому меди, отрубленной конечности, смешанному стаду зебр и антилоп гну, несуществующим Летним Олимпийским играм 2016 года в Чикаго и созвездию Скорпиона, коль скоро все они одинаково являются объектами или, скорее, акторами. ООО едва ли смогла бы быть более инклюзивной, чем АСТ, и в некоторых отношениях она даже уступает ей. Однако в другом смысле АСТ совершенно упускает объекты, не признавая за вещами никакой скрытой глубины и сводя их исключительно к их действиям. В конце концов, вы, или я, или машина – не просто то, что мы делаем прямо сейчас, поскольку мы легко могли бы действовать по-другому или попросту пребывать в бездействии, не становясь при этом абсолютно другими сущностями. Вместо замены объектов описаниями того, что они делают (вариант АСТ), или того, из чего они сделаны (вариант традиционного материализма), ООО использует термин «объект» для обозначения любой сущности, которую нельзя парафразировать в терминах ее компонентов или действий.
Поиск объектно-ориентированной социальной теории обусловлен интересами объектно-ориентированной философии (Harman 2010a, 93–104). Первый постулат этой философии состоит в том, что все объекты в равной степени являются объектами, но не все одинаково реальны: надо различать автономию реальных объектов и зависимость чувственных объектов от любой встречающей их сущности (Harman 2011; Харман 2015). Этим ООО отличается от близких ей теорий, наделяющих одинаковой реальностью, но не одинаковой силой все, что действует или что-то значит в мире. Хорошие примеры таких теорий – философские позиции Бруно Латура (Latour 1988; Латур 2015) и позднее Леви Брайанта (Bryant 2011). Не составит труда назвать и социальных теоретиков, применяющих онтологическую сеть так же широко, как Латур: сразу вспоминается конкурент Дюркгейма Габриель Тард (Tarde 2012; Тард 2016). Но если ООО относится к объектам одинаково, независимо от их размеров, и рассматривает каждый в качестве избытка, превышающего свои отношения, качества и действия, то Тард наделяет привилегией мельчайший «монадический» уровень сущностей, а Латур сопротивляется тому, чтобы наделять объекты большей реальностью, чем их эффекты (Harman 2012a; Harman 2009).
В конечном счете хорошая теория должна проводить различия между разными видами того, что существует. Однако она должна заработать эти различия, а не провозить их заранее контрабандой, как это часто бывает в априорном нововременном расколе между человеческими существами и всем остальным (Latour 1993; Латур 2006a). Это и есть ответ на вопрос, почему желателен объектно-ориентированный подход: хорошая философская теория начинается с того, что не исключает ничего. Что же до социальных теорий, претендующих на то, чтобы полностью обойтись без философии, то они с завидным постоянством подсовывают посредственные философии, прикрытые алиби нейтральной эмпирической полевой работы.
Когда речь заходит о новизне объектно-ориентированного подхода, на первый взгляд может показаться, что обсуждение объектов в социальной теории – это хорошо известная магистральная тема. В исследованиях науки как дисциплине – а не только в АСТ, – кажется, сделали все возможное, чтобы встроить нечеловеческие элементы в свою картину общества. Карин Кнорр-Цетина (Knorr Cetina 1997; Кнорр-Цетина 2002) может многое сказать об объектах, хотя ее прежде всего интересуют «объекты знания», и в целом ее объекты сопровождаются и опекаются людьми, не существуют вне связи с человеком. Обратите внимание на фрагмент из аннотации к весьма полезной антологии «Объекты и материалы» издательства Routledge:
В гуманитарных и социальных науках признается, что размышления о социальном не могут обойтись без внимания к практике, объектно-опосредованным отношениям, нечеловеческой агентности и аффективным измерениям человеческой социальности (Harvey et al. 2013).
Этот пассаж – вполне в русле нынешних тенденций, так как приписывает объектам две и только две функции: (а) объекты «опосредуют отношения», причем имеются в виду отношения между людьми; (б) у объектов есть «агентность» в том смысле, что они важны, когда вовлечены в какую-то деятельность. Таковы две внешне про-объектные интуиции, завещанные АСТ и связанными с ней школами. Их высокая цель состояла в том, чтобы освободить нас от старой традиции, рассматривавшей общество как автономную реальность, в которой вся деятельность осуществлялась людьми, а объекты были пассивными вместилищами для человеческих ментальных или социальных категорий.
Однако современные теории продвинулись недостаточно далеко в разработке этих двух ключевых пунктов, как бы замечательны они ни были по сравнению с тем, что им предшествовало. Утверждать, что объекты опосредуют отношения, значит выдвигать важный тезис, что, в отличие от стай животных, человеческое общество в значительной мере приобретает устойчивость благодаря таким нечеловеческим объектам, как кирпичные стены, колючая проволока, обручальные кольца, чины, титулы, монеты, одежда, татуировки, медальоны и дипломы (Latour 1996; Латур 2006б). При этом упускают из виду, что подавляющее