Нищий барин. Иванов Дмитрий
Всё это я считаю в уме и неожиданно быстро.
– Лес себе оставь, отработаешь! Утром пороть будем, – говорю я и, подавив бунт, иду назад.
– А почему утром? – интересуется Мирон.
– Пьяные они, боли не почуют, не дойдёт до них наука, – поясняю я.
– Барин, ты – голова! – подкалывает меня трусливый Тимоха, но так искренне на голубом глазу подхалимничает.
Мирон, ясное дело, согласен.
Гришка, этот абьюзер, хоть и не на меня кинулся, но вполне мог и задеть! Нанять парочку мужиков для охраны своей тушки, что ли? А вообще, с нищетой делать что-то надо. Гляну сколько у меня леса, может, что-то можно выделить на постройки? Не дело, когда в одном доме три поколения живут. Кострома – край лесной, и у меня леса хватает.
За этими мыслями не заметил, как наткнулся на попа Германа.
– Пошто исповедаться не приходишь? – недружелюбно спрашивает он вместо приветствия.
– И тебе здравствуй, батюшка, – кивнул я. – Приду, завтра же приду!
– Сегодня приходи, а то до причастия не допущу.
– Икону мне привезли. Принесу! – не спорю я.
– Что за икона? – вмиг подобрел “отец наш”.
Блин, а я даже не знаю, кто там изображен. Не смотрел! Неудобняк.
– Увидишь, как принесу. Это на освящение церкви мой подарок будет, – выкрутился я.
– Темнишь, Лешка, – буркнул Герман и потопал по своим делам.
От попа тоже несло спиртным, но он, может, по работе своей вынужден пить. Кто этих церковных знает?
В усадьбе меня ждала радостная Фрося.
– Всё готово, барин, извольте принять работу! – довольно хвастается она.
– Ну, веди! – шлепнул я по округлой попе девушку. А что? Пусть привыкает к моим ласкам.
В отцовой комнате действительно был порядок. Всё лишнее куда-то исчезло, нагрудник стоял в углу и блестел металлом, пыли нигде не было. Хотя, на шторках есть! Пылесборники, а не шторы. Одежды у отца много, но вся не моего размера. Впрочем, вот эта лисья шуба мне нравится. Можно её перешить попробовать. Сапоги – точно мимо. Китель с наградами! Ух, ты! Неясно, какого звания был отец, даже непонятно, где служил, но пулям явно не кланялся. «За труды и храбрость», – читаю я надпись на одном кресте.
Работой Ефросиньи я остался доволен.
– А что в маминой комнате? – поворачиваюсь я к девушке.
Она ведёт меня в комнату по соседству, уже опытно пряча свою задницу от поощрительного шлепка.
Тут тоже порядок. Одежда разложена по кучкам, пыли нет.
– Это старое совсем, негодное. Кружева спороть можно, разве что, – показывает мне трудяжка. – А вот тут письма и драгоценности!
Передо мной на столе стоит большой ларец, и стопка бумаг рядом лежит.
– Ты что, в ларец залезла? – обернулся грозной тучей я на Фросю.
– Что ты, барин! Я у Матрены спросила разрешения! – испугалась та.
– И письма не читала? – улыбаюсь я испуганной физиономии девахи.
– Смеётесь, барин? Разве ж я умею?
– Хочешь, научу? – против воли вырвалось у меня.
– Нет!