Презумпция виновности. Лариса Матрос
заговорила Инга Сергеевна. — Сколько спорили вокруг каждого понятия. Что есть «предмет» социологии, что есть «свободное время», что есть «текучесть кадров», что есть «личность», что есть «культура», что есть «методология».
— А как красив был Аганбегян, — вставил Юра, — . Казалось, что он сошел с иллюстраций к восточным сказкам. Он был почти ровесником многих из нас, и многие говорили ему «ты». Но его титул: член-корреспондент в тридцать один год! Его эрудиция, смелость мысли и божественная красота определяли масштаб дистанции между ним и нами, и мы все признавали его подлинное лидерство. Весь женский пол буквально млел, хотя Аганбегян не давал повода для кокетства. Вместе с тем один из сотрудников института в неформальной обстановке любил шутить, спрашивая каждую женщину: «А ты бы влюбилась в Аганбегяна?». Обычно этот вопрос заставал всех врасплох, и однажды был получен такой ответ: «Влюбиться в Аганбегяна — это слишком тривиально, потому что не влюбиться в него нельзя». Вообще-то его судьба, с моей точки зрения, полна драматизма. Природа его одарила щедро — и талантом, и могучей энергией. Когда-то за ним пошли все энтузиасты хрущевской волны, жаждущие экономических реформ, подлинного анализа экономической ситуации в стране. Многие побросали насиженные места в Москве, Ленинграде, Киеве, на Кавказе…
— Так, кофе подано, — прервал Митя.
На маленьком холодильнике, использованном в качестве столика, стояли чашки, стеклянные и пластмассовые стаканы, наполненные горячим ароматным кофе. Разобрав кофе, все снова сели за стол.
— Спасибо, Димочка, — сказал Сергей, — садись, — он подвинулся на диване, указывая место рядом с собой.
— Да-да, садись и слушай. Это, между прочим, очень поучительно для тебя, — сказал Виктор, обращаясь к молодому ученому. — Ведь тебе сейчас примерно столько, сколько нам было тогда. И эта перестройка сейчас в ваших руках. Упустите, как мы когда-то в хрущевские времена, и вы и ваши дети окажетесь потом в еще худшем дерьме, чем мы. Так что слушай и извлекай уроки. Да-да, извлекай уроки. А об уроках стоит подумать всем нам. Вы только вдумайтесь в то, что происходит! Началась перестройка, гласность, и вдруг, когда, казалось, за семьдесят лет была на корню задавлена свобода не только слова, но и мысли, с первых дней нас потрясла публицистика и литература своей абсолютной готовностью к анализу нашего общества в прошлом, настоящем и будущем. Какие шедевры анализа нам представили журналы и газеты.
Я помню, статья Шмелева «Авансы и долги» в «Новом мире» для меня была откровением. А феномен «Огонька», «Московских новостей», «Аргументов и фактов», телевизионных программ «Взгляд» и других… Я все думал: когда это они успели сформироваться? Когда? Как? Без подготовки, с первых дней буквально, когда ни руководство страны, ни мы, простые смертные, не успевали даже подготовиться к перевариванию этой новой, будоражащей информации. Мы даже боялись ее. Казалось, что она нас на что-то провоцирует.
— Да-да, помните, тогда появился анекдот? — перебил