Калинка. Галина Викторовна Бурмасова
помню, что успел отправить на тот свет около десятка фашистов, но, видимо, защита не считается на том свете убийством?
Оторвался от экрана, в душе гордость за себя, что не струсил, не подвел людей, страну. Вот, оказывается, как удалось мне пройти этот уровень “Не убей”!
Когда переживания по поводу пройденной заповеди “Не убей” улеглись, я вспомнил, что на мне оборвался мой род. Спросил у ангелов: “А где же я имел много детей? Или я не имел ни в одной жизни много детей?” Но перед моими глазами на экране возник еще один сюжет, еще одна земная жизнь.
Оказывается, я могу быть в женском теле. Я вижу себя девочкой, лет десяти. Сижу у свежей могилы. Могильный холмик на берегу неширокой реки, обложен крупными камнями. Знаю, что в могиле похоронена моя мать. У меня мокрые ноги, мокрый подол платья, мне очень холодно. Мне уже так холодно, что я начинаю медленно терять сознание, я уже вижу все вокруг, как на негативе: то, что было светлым в моих глазах кажется темным и наоборот. Чувствую, кто – то трясет меня за плечо: “ Эй, эй, девчонка, очнись, ты кто? Как здесь оказалась?”
Но сказать у меня ничего не получается, губы свело от холода, бьёт дрожь. Заваливаюсь набок, сознание отключилось.
Очнулась, оказывается лежу на топчане под стареньким полушубком около печки, мне тепло. В избушке полумрак, пахнет рыбой. Невмоготу ломит суставы рук и ног. Я застонала. Передо мной показалась старушка в темном платочке и произнесла: “Ну что, милая, оклемалась? На – ко, взвару теплого выпей, полегчает.” Я пью почти обжигающий напиток, травяной взвар кисловатый, а также чувствуется медовый привкус. Снова впадаю в забытье.
Очнулась уже утром, ничего не болит. Встала с топчана и увидела на лавке у дверей парнишку, может ему лет тринадцать. Серьёзный, плетет корзинку из ивовых прутьев. С интересом смотрит на меня. Заскрипела дверь, вошла вчерашняя бабушка.
– Ну, вот, уже и встала. Звать то тебя как, милая? – жалостливо спросила меня старушка.
– Так Настасья я, – отвечаю, потупив взор.
– Давай – ка, покормлю тебя, садись к столу. Рыбу любишь? -засуетилась она.
Я, послушно кивнув, села за стол. Глиняная чашка душистой ухи, кусок ржаного хлеба, рыба на доске вместо тарелки.
– И ты, Егорка, тоже садись, что не подходишь к столу? Деньгами брать будешь? – пошутила бабка.
Парнишка взглянул искоса на меня и тоже сел к столу, приняв от бабушки чашку с ухой. Мы с Егором ели молча, а старушка все разговаривала, суетясь у печки.
– Меня бабкой Ариной кличут. А это внук мой – Егор, кормилец мой, рыбак. Мужик растет, уже и рыбы добудет и дичь мелкую словить может. Так вот, Настасья, Егор тебя у реки нашел, принес сюда, домой. Думали, что уж все, Богу душу отдашь. А потом отогрелась немного, ровно дышать начала. Откуда ты там, на берегу, взялась? Одна, да махонькая такая. Ночью бы точно волки съели. Как только Егор на тебя и наткнулся в сумерках? – журчала бабушкина речь, в ней слышались