Счастье за углом. Дебора Смит
Кэтрин Мэри Дин, – крикнула Дельта. – Кэти Дин, я твоя кузина, Дельта, я была лучшей подругой твоей матери, и в последний раз, когда ты приезжала к бабушке Нэтти, ты тогда была еще совсем маленькой, я заезжала в гости со своим сыном, Джебом, и готовила с тобой и твоей бабушкой ланч. Она была отличным поваром, и в тот день я пекла бисквиты по ее рецепту. И я просто хотела сказать тебе, Кэти…
– Бисквиты! – сказала Кэтрин.
– Бисквиты, – повторила Дельта. – Я пеку и продаю бисквиты твоей бабушки.
– Бисквиты. – Ностальгия, тоска, связь. Волшебное слово.
– Простите, Кэтрин, – вмешалась сестра. – Мне нужно продолжить процедуру. Попытайтесь расслабиться. Дышите глубже.
– Быстрее, Дельта, поговори со мной, – взмолилась Кэтрин. – Расскажи мне о бисквитах бабушки Нэтти. О Северной Каролине. О ее доме. Он все еще стоит? Помоги мне думать о чем-то, кроме удаления… мертвых тканей. Бисквиты. Бисквиты. Если бы ты знала, что они для меня значат. Я хотела бы узнать все о бабушке Нэтти, о ее бисквитах, о тебе, и твоем доме, и…
– О боже, да. – Теперь в глазах Дельты светилась победа. И она начала тараторить о кафе, местном меню, секретах хорошей выпечки, искусстве хрустящей корочки. О вселенной, в которой не было места боли, хирургическим инструментам, которыми соскребают мертвую ткань с живых нервов, унизительной наготы, одиночества, незнакомцев вроде меня, которые притворяются любящими мужьями. Дельта пела своей дальней родственнице песню о солнечной системе, которая вращается вокруг огромной золотой сферы, вечного бисквита.
Кэтрин ни слова больше не сказала, но низкие звуки и полный боли смех то и дело прерывал монолог Дельты. Звон хирургических инструментов, низкий, тягучий звук крови, капающей по стоку.
Я сидел, повесив голову и крепко зажмурившись.
Глупо говорить это вслух, но именно тогда я влюбился в Кэтрин Дин. В солнечный выходной, в кафе, весной, притворяясь ее мужем. Под восьмиугольным ананасом. По телефону. Я ошибался в ней. Она была сильной, умной, ей было не плевать на семью и наследство. А мне было не плевать на нее.
Все пациенты кричат во время некрэктомии, сказала сиделка.
Но не Кэтрин Дин. Не Кэти.
Забавные разговоры можно вести с собой, когда дремлешь в наркотическом ступоре после пыток на металлическом столе. После того как лежишь голая в свете жарких ламп, а сестра снимает горелую ткань с тех мест, где раньше была твоя кожа.
Я теперь женщина. Геральд назвал меня женщиной. Он никогда раньше так не говорил. Всегда «девочка». Его прекрасная девочка. Красивая девочка. Возможно, определение «женщина» стало верным только теперь. Новая нежность.
Звучало как комплимент. Его голос был искренним.
Это на него не похоже.
Он называл тебя «Кэти». Так мило. Такая близость.
Он ненавидит сокращенные имена. Его одноклассники дразнили его «Гебрил».
Его голос был таким нежным. И теплым.