Всё зло земное. Дарина Александровна Стрельченко
седой разъярённый ветер, бросил в лицо Василисе косы, принялся трепать батюшкин плащ. Заплясали звёзды. Разверзлось облако, и посыпались искры.
– Опять, – чернея, прошептал Кощей.
Череда теней хлынула из окна к облаку, засверкали иглы – совсем как близкие свечи. Василиса хотела поймать – не успела, не дотянулась. Всё стихло.
– Васенька, не ходи больше на башню, – тихо велел батюшка. – Боюсь за тебя. – Уводя Василису, оглянулся у лесенки. Угрюмо вздохнул: – Верно говорит Горя: плачет небо.
А наутро пришла лютая зима. Замело чердачную горенку в башне, льдом покрыло переходы и ставни. Аисты не появлялись до самого цветеня[57], ясколка зацвела позже обычного, вплоть до травня[58] не высовывала носа из дворца Василиса. К тому же подарил батюшка Веню – дымчатого, желтоглазого, сонного совсем с виду. Но стоило Чесне однажды заглянуть к Василисе вместо матушки, стоило подлететь к постели – Веня извернулся молнией, цапнул тень, порвал покрывало когтем. Чесна, охая, унеслась. Василиса обхватила котика, притянула к груди.
– Ты чего, Венечка? Не шипи на тени. Наши они. Друзья наши. По полям летают, бреши латают, вести батюшке носят с самых дальних уголков. Ты их не обижай.
Веня заурчал, помесил лапами. Тени больше не трогал, но фыркал на них неласково, вился у ног Василисы, топорщил усы. Весело с ним было, занятно, время летело так, что не заметила Василиса зимы. Носились по дворцу взапуски, втроём со снегом из окон; тени, ворча, подбирали шерстяные клочья. Веня прыгал за серебряными искрами, рассыпа́вшимися от матушкиного зеркальца; Василиса повязала ему алую ленту на шею – до чего ярко, до чего нарядно! Долгими ночами сидели у заиндевелого окошка, глядели, как пляшут в тёмных стёклах белые свечки, как тянутся по Тени далёкие обозы…
Вечерами снег летел по осинам, по елям, застилал белизной поля и небо. Низко садилось тихое солнце, вело во тьму. Василиса брала кота на колени, чесала шерсть. По рукам расходились тёплые волны, а Веня принимался порой на кошачьем языке такие сказки рассказывать, что куда там Тенесло́ву батюшкиному. В нём все сказы тревожными были: про Край-Болото, про убитых птиц, про хитрых русалок, про потерянных лебедей. А Веня светлые сказки баял: звёздные, цветочные, будто матушка о Солони напевала. Особенно запомнилась Василисе та, что под вьюгу пелась: тоскливо было и холодно, далеко в полях горели печальные огоньки. Засиделись они до утра, и в тёмный час перед самой зорькой матушка, баюкая, рассказывала дивную сказку о яге и её ученицах…
Но всё проходит – и зима миновала. Оттаяло всё кругом, и позвали наружу – звонко, неудержимо – веснянки[59], пробудившаяся земля, каменный дух, тонкий, влажный. Василиса выбежала на башню, забыв батюшкины слова, навстречу ветру в одной рубахе. Продрогла вмиг, радостно закричала в ожившие небеса:
– Приходи, весна! Приходи скорей!
Вот тогда-то ворвался на башню батюшка. Закричал страшно, холодные пальцы впились в плечи, стальные руки подхватили, поволокли назад, во тьму горниц.
– Ясно ведь сказывал: не
Цве́тень – апрель у славян. В это время весна набирает силу, появляются трава и цветы.
Тра́вень – май у славян. Как и в апреле, в этом месяце появляются цветы и травы.
Весня́нки – обрядовые весенние песни.