Тремпиада. Эзотерическая притча. Анатолий Лернер
ему. Веришь, а вот всё равно думаешь, что не бывает так, чтобы все вокруг сплошь мерзавцы одни. Видно, что-то в самом человеке не так, что-то сам он не то творит, не в ладу с собой, а потому и зол, не помнит своей доброты, чужого добра не ценит или не видит…
А доброта она всегда вокруг нас. Нужно только захотеть увидеть её, увидев, не обидеть, принять, не оскорбить отказом или равнодушием… И мне жалко его. Вот ведь бедный… Злой человек, он всегда обделен. Не с кем ему и душу излить, некому ему и грехи его отпустить, нежным себя почувствовать не с кем… Это ведь такое счастье – знать, что есть хотя бы один человек, кто поймет тебя, не предаст и не осудит, а надо – так просто промолчит вовремя и ты ему благодарен уже только за одно это молчание, за сочувствие, за соучастие… посвящение. Ты и он, твой Ангел-хранитель. А между – истина сама…
Татьяна тяжело вздохнула, посмотрев на Севку. Все молчали. Почему-то хотелось, чтобы этот искренний человек говорил ещё и ещё. И она продолжила:
– Нет, ну надо же, а? Такой язык! Вы, Коля, извините меня, ради Бога… Я ничего не читала из ваших произведений, но мне кажется, вы и писать должны также. Красиво, сложно и удивительно просто. Не для всех простота такая… Просто – для тех, кто не ушами или глазами, там, а просто – для тех, кто воспринимает всё сердцем… Не сердцем даже – душой… Нет?.. Я не права? Извините, я не умею писать и говорить красиво, я умею рисовать. И мне вот сейчас очень хочется, просто неудержимо хочется рисовать. И не просто рисовать, а создать что-то такое, чтобы люди посмотрели и сказали: это же надо, а?! Вот баба даёт!.. Вот как рисовать хочется, Коля!.. А хотите, я ваш портрет напишу! Нет, правда, приходите в любое время, когда хотите – приходите, я ваш портрет с радостью напишу. А вообще, я очень и очень и очень рада, что к Севочке такие люди ходят.
Правда. А то, как-то на днях захожу, а у него тут… Провалиться! – Татьяна метнула молнию в сторону Юрия Петровича.
– Ну, началось, – недовольно промычал рантье.
А Татьяна, словно бы спохватившись, обрушила всю лавину своей доброты на меня:
– О вас тут так хорошо говорили…
Все засмеялись.
– Чего они ржут? – слегка смутилась Татьяна, – Дураки… Вы же сами – добрый человек… Нет-нет, молчите, не перебивайте, а то я собьюсь и не скажу то, что мне необходимо сказать… А, не обращайте на них внимания. – Она миролюбиво махнула рукой в сторону хохочущих.
– На них порой находит. Так вот… Черт, не знаю даже как сказать… Ну, в общем, мне бы очень хотелось попросить вас что-нибудь прочесть своё. Я так волнуюсь: вдруг вы откажетесь или…
– Или, окажется не настолько высок, как преподнёс нам его друг, – рантье явно жаждал реванша.
– Прочти «Осень», – пришел на выручку Николушка. Я, с благодарностью кивнув, бережно протёр от пыли исцарапанную звездами шарманку и Ночь, натружено дыша, уселась у стола, широко по-бабьи расставив колени. Она грустила и бодрилась, нервно вздрагивая, заламывала