Линия жизни. Татьяна Лиса
называют мой город.
А город, судя по его словам, был действительно райским уголком. Во – первых, это был город атомщиков, и на его финансирование выделялись фантастические средства, во – вторых город был чрезвычайно молод, и все вокруг поражало блеском новизны и величия. Нет смысла описывать все, что в нем было, достаточно будет, наверное, сказать, что в советское время этот городок одним из немногих, был образцово – показательным. Сюда возили все мыслимые и немыслимые делегации с целью показать, как живет советский народ. И они действительно так жили. Люди с близлежащих районов приезжали отовариваться в Припять, поскольку полки в магазинах у них были завалены (и это в советское – то время!). Детские сады с бассейнами, современные школы, театры, да что там говорить, все здания были новыми, а все вокруг – родное, советское! Когда он рассказывал, как они тогда жили, советское время мне рисовалось в абсолютно идеалистических красках. Не верить ему было нельзя, прошлое не переврешь, – это была его жизнь: его детство и юность.
Казалось, Дашка верила ему больше всех. Когда Припят рассказывал нам об эвакуации 48-тысячного города за 2 часа, мы сомневались, она – ни капельки. Когда он приводил данные об уровне радиации, которую получили его земляки, мы перепроверяли их в библиотеках, она – нет. Когда он говорил о том, что все они получили лучевую болезнь, а в больницах им отказывались ставить такой диагноз, мы не верили так же. Почему – то хотелось верить врачам, которые объясняли букеты их болезней тем, что они и раньше имели место, просто со временем получили обострение.
Припят рассказывал нам, что после взрыва реактор начал излучать такую радиацию, что люди, работающие возле него, были обречены заранее. Страшно было слушать, что пожарники, которые в числе первых приехали к реактору, чтобы тушить пожар, разлагались потом на глазах своих близких. Мое болезненное воображение долго еще потом рисовало, как вместе с меняемым бельем, с них снимали отслаивающуюся кожу…
Это было страшно, – становиться на место тех людей, которые пережили эту катастрофу. Страшно было думать о том, что с ними стало после облучения. В нашей стране не принято было говорить об ошибках подобного масштаба. А Припят говорил. Он показывал нам фотографии рыжего леса, и, глядя на то, какими яркими красками раскрашен хвойный лес, по коже шли мурашки. Чиновники рапортовали, что в чернобыльской зоне нормальный уровень радиации, а оранжевые елки кричали обратное.
Он говорил о том, что люди, принимающие участие в ликвидации последствий чернобыльской аварии не понимали, с чем им пришлось столкнуться. А тот факт, что находились такие герои, которые меняли над фонящим реактором флаг, который от сильнейшей радиации выцветал через каждые полчаса, не позволял в этом усомниться…
В целом Припята мы воспринимали как героя. Именно с его слов мы открывали для себя истинную картину той трагедии в 86-м. По телевизору об этом