Общая психопатология. Том 1. Евгений Васильевич Черносвитов
Существует дух науки. Наука жива, пока существует сила, которая ученого отрешает, возвышает, вдохновляет – но лишь до тех пор, пока он ей служит. Он связан с ней таинственным договором, как о том рассказывают «Фауст» или «Русские ночи» Одоевского. Но в смысл этого договора ученый не склонен углубляться.
Конечно, он не столь простодушен, чтобы не замечать двусмысленности или, говоря по-ученому, «амбивалентности» этой силы. Однако в содействие дьявола своим триумфам он, конечно, не верит. В гетевском Мефистофеле он видит красочное преувеличение темнот науки. Так отчего же змей, прельщающий знанием, издревле именовался «лукавым»? Ведь даже в сказании о Прометее, самом понятном ученому мифе, рассказывается о «похищении света» – о рискованной краже.
«Демон» Врубеля – это демон художника, в котором ученые могут признать, а могут и не признать выражение своего духа. Но если бы ученые обладали образным мышлением, достаточно мощным для самопознания, – нашли бы они фигуру самосознания, отличную от его Демона? Или остались бы при роденовском «Мыслителе»? Вопрос, пожалуй, досужий – тогда бы они перестали быть учеными. Для целей самопознания они не изобрели пока ничего более остроумного, чем еще одну отрасль точного знания – «науку о науке». Но если в демоне Врубеля мы видим существо, достигшее всемогущества и не знающее достойных целей его применения, а в подобном образе узнают себя все ведущие художники новейшего времени – от Блока до Джойса или Пикассо, – то разве не отображает он также умонастроение ученых, – хотя бы тех из них, кто пытался осмыслить свое дело в большом историческом времени?
Есть, пожалуй, лишь одно изображение духа познания, в каком ученый не может себя не узнать, – это «Меланхолия» Дюрера.
«Меланхолия» – это ребус из символов, говорящий едва ли не каждым штрихом. Но здесь мы ограничимся лишь пояснением к названию гравюры (подробный анализ «Меланхолии» в отдельной главе). Меланхоликам благоволила античность. Аристотель заметил: «…Все выдающиеся люди, отличившиеся в философии, в государственных делах, в поэзии или изобразительном искусстве, – меланхолики, некоторые даже до такой степени, что страдают от нездоровья, вызванного черной желчью». Но средневековье отнеслось к ним с опаской. Одна из известных немецких гравюр 15 века, изображавшая унылого немолодого человека, подпирающего голову одной рукой, а другой сжимающего кошелек, сопровождалась следующим стихотворным признанием:
Бог дал мне, меланхолику, природу,
Подобную земле – холодную, сухую,
Присущи мне землистый цвет волос,
Уродливость и скупость, жадность, злоба,
Фальшь, малодушье, хитрость, робость,
Презрение к вопросам чести
И женщинам. Повинны в этом всем
Сатурн и осень.
Возрождение не только реабилитировало меланхолический темперамент, но и ввело на него своеобразную моду, поставив под астрологический знак Сатурна всю свою «интеллигенцию»: художников, философов и теологов. Сатурн же издревле символизировал время, пожирающее