Старая сказка. Кейт Форсайт
раз видела его, разодетого в белые платья с пенными кружевами, со светлыми локонами, ниспадающими ему на спину. Когда дофину исполнилось семь, ему разрешили носить панталоны, крестили, забрали у няньки и передали на воспитание герцогу де Монтозье, бывшему вояке, который считал слабостью всякое проявление чувств, кои следовало немедленно подавлять.
Однажды королева приказала мне привести к ней сына для ежедневной встречи в Малой галерее[33]. Я поспешно отправилась в путь по огромным холодным комнатам Лувра, слыша стук собственных каблучков по мраморному полу и шуршание юбок. Оказавшись в Лувре впервые, я была поражена величием и колоссальными размерами королевской резиденции. Замок Шато де Казенев всегда представлялся мне огромным и импозантным, и он действительно был одним из самых больших замков Гаскони. Но по сравнению с Лувром он казался крошечным и убогим.
Тогда же я поняла, почему придворные предпочитают носить пышные парики, высоченные каблуки, платья с длинным шлейфом, украшенные лентами ренгравы[34], широкие, расшитые вышивкой обшлага и шляпы, украшенные перьями; почему преувеличенно жестикулируют и превращают в трагедию каждое проявление чувств. Это была попытка не потеряться в окружающем великолепии.
Достигнув апартаментов дофина, я услыхала голос герцога де Монтозье и слишком хорошо знакомый мне свист трости, обрушивающейся на тело мальчика.
– Вы – глупец… свист и удар… тупица… свист и удар… сущий афронт для Его Величества… свист и удар… вы позорите меня… свист и удар… и себя тоже… свист и удар… вы глупы, как сын какого-нибудь крестьянина… свист и удар…
Я стояла вся дрожа, будучи не в силах пошевелиться или произнести хоть слово. За прошедшие два года воспоминания о жестокости маркиза де Малевриера потускнели и забылись. Но сейчас свист трости вновь извлек их из глубин моей памяти. Ссутулившись, я стиснула зубы. Наконец герцог прекратил экзекуцию и пронесся мимо меня, словно разъяренный бык. Я подождала еще немного, но горький плач мальчика разрывал мне душу. Осторожно приоткрыв дверь, я вошла внутрь.
Дофин лежал на животе на кровати. Кудри его пребывали в беспорядке, глаза опухли и покраснели. Кружевная рубашка небрежно прикрывала спину, на которой виднелись красные полосы. Я смочила свой носовой платок в чаше.
– Знаете, а ведь меня тоже порол опекун. Не знаю, правда, за что. Иногда он бил меня за то, что я разговаривала, а иногда – за то, что молчала.
Мальчик посмотрел на меня, но не сказал ни слова. Я протянула ему влажный платок, но он не сделал и движения, чтобы взять его.
– Я так и не узнала, как должна вести себя. Если я плакала, он порол меня еще сильнее. Если же я закусывала губу и отказывалась плакать, он злился еще больше, а побои становились невыносимыми. Очевидно, то же самое происходит и у вас с герцогом?
Он медленно
Галерея, расположенная в юго-западной части Луврского дворца. Служила крытым переходом, соединяющим королевские апартаменты в юго-западной части Квадратного двора с Галереей у реки.
Часть мужского костюма, брюки, короткие и очень широкие, как юбка. Название получили по имени голландского посла в Париже Рейнграва и были модными во Франции и Голландии в 50–60-е годы XVII в. Эти широкие присборенные или в складку брюки украшали декоративными бантами, лентами; надевали брюки поверх панталон или чулок. Ренгравы шили из полосок различных тканей, они имели цветную подкладку с прокладкой. Для верха использовали бархат и шелк с золотой вышивкой.