Высокие ступени. Сборник
но – без этого невозможно и писать стихи о ней, ибо в поэзии ужас и отвращение непременно должны перемешиваться с восторгом – без этого просто нет поэзии. Поэтому его нашумевшие «Стихи о канунах» остались значительным явлением истории литературы, но в собственно поэзии не остались. «Сознательно избегая трафаретной красивости, И. Эренбург впадает в противоположную крайность, и его стихи не звучны, не напевны» (В. Брюсов). «В них меньше, чем надо, литературы, в них больше исповеди, чем можно принять от поэта» (М. Волошин).
Смелый эксперимент, по-видимому, показал, что поэзия без «красивости» и «литературы» невозможна, поэзия и брюзгливость несовместимы.
Однако первые же известия о «бархатной» весенней революции пробудили боевой дух былого подпольщика: Эренбург устремляется в Россию и проживает вместе с нею все ее окаянные дни, уже в ноябре Семнадцатого сложив первую «Молитву о России»:
Господи, пьяна, обнажена,
Вот твоя великая страна!
Захотела с тоски повеселиться,
Загуляла, упала, в грязи и лежит.
Говорят – «не жилица».
…………………………
О России
Миром Господу помолимся.
«Молитвы» быстро сложились в целый сборник, полурасхваленный за искренность, полуобруганный за истерику и прозаизмы, но вызвавший острые столкновения мнений и не забытый даже через восемь лет как «один из самых ярких памятников контрреволюции нашей эпохи» (С. Родов). Хотя сегодня многие фрагменты этого памятника вполне могли бы использоваться коммунистической пропагандой, оплакивающей конец Советского Союза:
С севера, с юга народы кричали:
«Рвите ее! Она мертва!»
И тащили лохмотья со смердящего трупа.
Кто? Украинцы, татары, латгальцы.
Кто еще? Это под снегом ухает,
Вырывая свой клок, мордва.
Эренбурга не отвращают от России даже ночные киевские ночные погромы: «И теперь я хочу обратиться к тем евреям, у которых, как у меня, нет другой родины, кроме России, которые все хорошее и все плохое получили от нее, с призывом пронести сквозь эти ночи светильники любви». Однако решение уехать он принял еще в Москве, зимой 1917-18-го: «Делаю это для того, чтобы спасти для себя Россию, возможность внутреннюю в ней жить».
И наконец после обычных в то героическое время приключений Эренбург (с советским паспортом в кармане) снова оказался за границей и, высланный из Франции, в бельгийском местечке Ля-Панн в течение одного летнего месяца 1921 года написал свой первый и лучший роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников». Роман был очень хорош как первое достижение в прозе и просто изумителен как обещание на будущее: Эренбург наконец-то нащупал главный свой талант – талант скепсиса, талант глумления над лицемерием и тупостью всех национальных и политических лагерей. Себя он тоже не пощадил – герой-рассказчик по имени Илья Эренбург, конечно, тоже не более чем карикатура, но… Но и не менее чем. Не всякий бы отважился живописать своего тезку и однофамильца, не гнушающегося и должностью кассира в публичном доме, такими, скажем, красками.
«Мне не свойственно мыслить возвышенно. С детства я горблюсь, на небо