Здесь был СССР. Олег Дивов
что, ладно? (Это было сказано пионеру. Тот важно кивнул.) Семенычу инструменты… Ну это я сам. Ох и накалякал он! Дальше! Ленка и Фазиль, вы как?
– Не пустили нас… – вздохнула девочка.
– Эх вы, рахмоновцы…
– А что мы? Хозяйка-то не против, но тут вышла апа, грозит клюкой, бранится: «Не надо нашему дому от вас никакой помощи, шайтанята, ступайте к иблису!»
– Шайтанята? – нахмурился командир. – Ладно, скажу атаману, пусть Гейка-абый сам заглянет, такое спускать нельзя… Ну ничего, тут на Краснознаменной с дровами помочь надо – знаете где? Ай, все всё знают. Так чего мы тут стоим? Быстро, рахмоновцы, быстро, пока не состарились!
И разбежались все так же мгновенно, как сбежались только что. Только их черноголовый командир остался. Шагал впереди, все так же держась между Тимуром и Женей, но по-прежнему не замечал их: держал перед собой кусок картона (это, наверно, была записка от Семеныча), на ходу всматривался в него, водил пальцем по строкам.
Уже можно было его обогнать, но Тимур медлил. Очень уж все было… узнаваемо. Рахмоновцы? Атаман Гейка? У его адъютанта Гейки Рахмонова дед жил в Крыму, вот только Тимур раньше не спросил, где. И, кажется, Гейка говорил, что его на остаток лета к деду хотят отправить.
Так что же выходит?..
– Эгей… рахмоновец, – Тимур, решившись, тронул черноголового за локоть. – Салют!
Опасался, что парень глянет на него с подозрением, но тот, едва обернувшись, расплылся в улыбке:
– Салам-салам, пионер-иптяш! Все слышал, да? Ты уже артековский или только приехал?
– Салам, – чуть ошеломленно ответил Тимур. В их семье по-татарски никто не говорил вот уже два поколения, а считая его самого, так все три. Только от прабабушки, дедушкиной мамы, можно было что-то услышать, но слова «иптяш» в ее речи точно не было. Впрочем, не было его и среди тех дворовых слов, за которые сразу по шее. – Только приехал, да.
– Тебя зовут как? Меня – Алик, я самого Гейки адъютант. Вот, видишь? (Паренек гордо хлопнул себя по груди.) А «рахмоновцы» мы, потому что… Ну если отряд решил, что какой-то человек находится под нашей охраной и защитой, то за мылом-керосином-сахаром сбегать поможем, дрова наколем и все такое, ташка улчим!
«Приравниваю к камню», – с некоторым трудом вспомнил Тимур. Мог бы просто «честное слово» сказать: прабабушка к камню приравнивала лишь то, что было серьезной клятвой. Но она была из Поволжья, тут, наверно, иначе говорят.
– А если под охраной и защитой дом, то никакой башкисер там яблони обтрясать не будет, пока на воротах наш знак! – Алик снова похлопал себя по темно-синей безрукавке, где на груди был вышит знак перекрещенных серпа и молота. Не очень умело вышит: серп получился в два раза больше, скорее, на молодую луну похож.
– А у нас знак – звезда.
– У кого «у вас»? Так как тебя зовут, пионер-иптяш?
– Тимур.
– Ха! – на сей раз черноголовый Алик хлопнул себя по бедрам сразу