Жакоша. Саша Левин
давил это из себя, но слова шли по швам, змеились трещинами, вставали поперек горла. – Мы ведь можем…
Девочка поднялась, выпрямилась. И в этот момент слева раздался глухой грохот. Они оба – и Женя, и девочка – вздрогнули от неожиданности. Секунда тишины – и грохот повторился. Кто-то пришел. Кто-то пытался открыть заколоченную досками дверь.
– Видишь, – мгновенно просияла девочка. – Я говорила, что нужно всего лишь немного подождать!
Женю прошиб холодный пот.
– Мы не будем тебя убивать, Женя, – радостно лопотала Жакоша. – Видишь, я же говорила, что нужно только набраться терпения!
Каждый удар в дверь заставлял сердце Саблина испуганно сжиматься, что отдавалось внутри резкой, холодной болью.
– Ура! – воскликнула девочка. – Ура!
Она сделала несколько шагов, и за ней, противно скребя по полу, потащилась цепь. Женя замер.
Кто-то вошел. Кто-то сумел открыть дверь.
– Ура! – закричала девочка.
Но в следующую секунду ее голос изменился, превратившись в низкий звериный рык.
– Какого черта ты медлишь, старик?
Женя стоял на коленях, вцепившись в прутья, и одними губами читал молитву. Он не смотрел в ту сторону, откуда появился гость.
– Кто ты? – удивилась Жакоша.
– А ты кто?
Женя точно знал, кому принадлежит голос, и был от этого осознания в ужасе. Сердце снова замерло. Сил повернуть голову не нашлось.
– Я первая спросила!
– Меня зовут Кристина, – сказал голос. – А тебя?
Женя нутром чувствовал, как Жакоша начинает закипать.
– Что ты здесь делаешь? Какого черта ты здесь делаешь?
Возле дверей в больницу Галина Ибрагимова поняла, что, задумавшись, совсем забыла о проблемах с дыхательной системой мужа, и тот, естественно, сильно отстал. Ковылял он теперь метрах в пятнадцати позади, держась за левый бок. Галина быстро и, вероятнее всего, бесцельно огляделась, вынула из кармана мобильный, глянула на время. Не опоздали – и хорошо. Марат после возвращения из экспедиции вел себя странно. Иногда, как сегодня утром, например, закатывал уродливые, почти детские истерики.
Женщиной Галина была некрупной, а внешностью обладала самой обыкновенной, едва запоминающейся: прямые каштановые волосы, светло-голубые глаза. Из особых примет – небольшой зигзагообразный шрам на подбородке. В подростковом возрасте ей осточертело сравнение с фарфоровой куколкой, а на кафедре, где она с пятнадцатого преподавала историю искусств, оскомину набил «божий одуванчик». Окружающие всю жизнь стремились Галю защитить, чаще всего непонятно от кого или от чего. При этом сама она о помощи просила редко: с раннего детства привыкла со всем справляться самостоятельно.
Полуденное солнце успело здорово нагреть воздух, стало душно. Галина вспотела, посетовав про себя, что оделась слишком тепло. Был конец сентября.
– Куда ты поскакала? – заворчал Марат издалека. – Я зову ее, зову. Знаешь же, мне тяжело ходить.
Галина