Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 3. Мосян Тунсю
чём дело, мастер Шэнь, это блюдо недостаточно аппетитно?
О, дело было вовсе не в этом – скорее, оно было чересчур аппетитно, причём этот аромат был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его вдыхал, только и всего.
– Вы сами это приготовили? – опустив палочки, поинтересовался он.
– Вы, верно, шутите, – хихикнула она. – Я всего-то и умею, что забить да съесть добычу сырьём или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в вашей человечьей кухне – от всей этой возни с очагом, дровами, рисом, маслом и солью помрёшь с тоски.
…Вот ведь грёбаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоуханным дыханием – любительница тухлятинки. Шэнь Цинцю каждый день наблюдал за тем, как она протирает стол и подметает пол, и давно понял, что с ней обошлись несправедливо: судя по её силе, ей более подобало размахивать секирой в гуще битвы, разрубая врагов надвое, словно овощи да дыни, – и, видимо, именно это и было её истинным родом занятий.
– Тогда кто же это приготовил? – не меняясь в лице, глухим голосом спросил Шэнь Цинцю.
– Ох, я не осмелюсь сказать, – покачала головой девица. – Иначе господин меня прибьёт.
«Не осмелишься», говоришь? Будто он сам не в состоянии понять, едва вкусив это блюдо!
Шэнь Цинцю отложил было палочки, затем поднял их вновь. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки?[7] Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, разок отведав этой пищи, он не сможет столь же решительно высказывать недовольство действиями Ло Бинхэ. Однако тот, кто приготовил это блюдо, слишком хорошо изучил его вкусы и привычки – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю съел всё до последней крошки…
Убрав со стола, демоница удалилась, покачивая бёдрами и прикрывая ладонью хитрую ухмылку. Вскоре после её ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвёрдой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего критическим ударом:
– Сян Тянь Да Фэйцзи, твою мать, ты!..
Шан Цинхуа успел вскинуть руку и заслониться мечом в ножнах, который поглотил силу удара.
– Эй-эй-эй, осади назад! – затараторил он. – Шэнь-дада[8], нельзя же так с людьми! Если ты ебанёшь по мне так ещё раз, мне-то, конечно, кранты, но и тебе от того парня тоже ничего хорошего ждать не придётся!
– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – А как же наше товарищество? Или мы больше не земляки?!
– О каком таком товариществе ты мне задвигаешь? – обиженно парировал Шан Цинхуа. – Скорее уж у нас лавхейт[9]! Ай, не надо так, больно же… А что мне, спрашивается, оставалось? Это ж Непревзойдённый Ло – он бы и без меня мигом обо всём догадался. Ну и зачем мне принимать напрасные мучения? В этом нет ни малейшего смысла, так что я во всём сознался, чтобы облегчить
Берущая длань коротка, накормленные уста сладки (букв. мягки) 拿人家手短，吃人家嘴软 (ná rénjiā shǒuduǎn, chī rénjiā zuǐruǎn) – пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, потом неудобно выступать против него или говорить о нём дурно.
Дада – 大大 (—dàda) – неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
Лавхейт – в оригинале 相爱相杀 (xiāng ài xiāng shā) – в пер. с кит. «взаимно любить, взаимно убивать» – о парах, которые, любя друг друга, причиняют друг другу боль.