Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник). Иэн Бэнкс
поднявшись повыше, следовал за ними.
– Кстати, а почему денег больше на десять процентов? – спросила Сма.
Они ступили на деревянную пристань. Закалве пожал плечами:
– Инфляция.
Сма нахмурилась:
– Это что еще такое?
2. Вылет на задание
IX
Когда спишь рядом с головой, полной всяких образов, происходит осмос, ночной обмен мысленными картинами. Так думал он. Он много думал тогда – пожалуй, больше, чем когда-либо прежде. А может, просто острее осознавал процесс и глубинное тождество мысли и течения времени. Иногда ему казалось, будто каждое проведенное с нею мгновение – это драгоценный футляр любви: тебя помещают в него и осторожно переносят в прекрасное место, где нет никаких опасностей.
Но целиком он осознал это позднее, а в то время не понимал до конца. В то время ему казалось, что полностью он осознает лишь ее.
Нередко он лежал, глядя на нее спящую, на ее лицо в свете нового дня, который проникал сквозь открытые стены этого странного дома. Он разглядывал ее кожу и волосы с открытым ртом, завороженный ее живой неподвижностью, ошеломленный самим фактом ее существования – вот некая беззаботная звезда, которая спит, совершенно не осознавая своего яркого могущества. Его поражало, как небрежно и легко она спит, – трудно было поверить, что такая красота может существовать без сверхчеловеческого и притом сознательного усилия.
В такие утренние часы он лежал, смотрел на нее и прислушивался к звукам, которые издавал на ветру дом. Ему нравился этот дом, казавшийся… вполне нормальным. В обычной обстановке он бы его возненавидел.
Но здесь и сейчас он ценил этот дом, радостно проникаясь символическим значением постройки, открытой и закрытой, непрочной и крепкой, разомкнутой и замкнутой. Когда он впервые увидел этот дом, то подумал, что первый же серьезный порыв ветра сдует его, – но такие постройки, похоже, рушились крайне редко. При сильном шторме люди уходили в центр дома и собирались вокруг главного очага; различные слои и пласты внешнего покрытия, прикрепленные к вертикальным опорам, сотрясались и раскачивались, постепенно поглощая силу ветра и защищая обитателей.
И все же, впервые увидев эту постройку с пустынной океанской дороги, он сказал, что дом будет легко поджечь или ограбить – место ведь где-то у черта на куличках. (Она посмотрела на него так, будто он сошел с ума, но потом поцеловала.)
Эта уязвимость увлекала и беспокоила его. В чем-то она, как поэт и женщина, походила на этот дом, который был созвучен – подозревал он – ее стихотворным образам, символам и метафорам. Он любил слушать, как она читает вслух свои стихи, но никогда не понимал их до конца – слишком много культурных аллюзий, да и мудреный язык он знал плоховато, порой смеша ее своими оборотами. Их физическая связь казалась ему невероятно цельной, полной и вызывающе сложной – прежде он не ведал ничего подобного. Его брал за живое этот парадокс: оказывается, физическая сторона любви и схватка один на один ничем не различались. Порой же этот парадокс вызывал у него тревогу – посреди наслаждения он изо всех сил