Человек-недоразумение. Олег Лукошин
от нас, мясокостных, – объяснил Гриша некоторые интересные особенности атомного строения Колумба, – состоит из лучистой энергии. Ему вовсе не требуется носить волшебный головной убор, чтобы становиться невидимым.
Фраза про головной убор была, судя по всему, шуткой, потому что Настоятель Церкви и другой пацан, забавлявшийся с книжкой – я наконец-то рассмотрел, что это была книга рассказов Виталия Бианки – коротко хохотнули. Слава поморщился.
– Помолчал бы уж, богопротивный поп, – бросил он усталый и неколкий упрёк Григорию. – Володя человек здесь новый, ему надо привыкнуть к нашим причудам.
– Вовка разрушил Чернобыльскую электростанцию, – объяснил ему Гриша. – Уж надо думать, он кое-что понимает в сакральных знаниях и может отличить клоуна от балерины…
Посчитав знакомство с Человеком-невидимкой законченным, я сделал шаг в сторону, но Слава приподнялся вдруг с кровати и с пытливо-требовательным выражением схватил меня за руку.
– Ты ощущаешь то же самое, что и я? – проницательно, потерянно и почти испуганно заглядывал он в мои глаза. – Ты видишь то же самое?
– Нет, не думаю, – поспешил ответить я. Ответ получился скоропостижный, словно отговорка, но неправдой он не был. Я действительно не думал, что могу видеть и чувствовать то же, что и он. – Я прикован к мясу, и это тяготит меня. Я всего лишь учусь находить лазейки в его структуре.
Мой ответ понравился Колумбу. Он успокоился, просветлел и несколько извиняющимся тоном произнёс:
– Просто очень тяжело, почти невозможно будет однажды понять, что я не уникален.
– Ты уникален, – твёрдо заверил я его.
Третьего пацана звали Игорем. Он оказался Величайшим Писателем Всех Времён и Народов. Как объяснили мне мои новые друзья, он являлся автором нескольких блистательных романов, сонма умопомрачительных повестей и легиона сногсшибательных рассказов.
– Дашь почитать? – уважительно попросил я. Почему-то живой писатель в подростковом обличье произвёл на меня куда более сильное впечатление, чем настоятель радикальной церкви или подросток, способный перемещаться в параллельные миры. (Помнится, я и сам испытывал почти непреодолимое желание совершить зигзагообразную сублимацию в творчество, чтобы только в него сливать свою боль, свой протест, свою злобу, но удивительным, практически фантастическим, как я сейчас понимаю, образом – ибо отделаться от этой мании почти невозможно – всё же сумел уничтожить в себе желание творить, а значит, как следствие, идти на неявный, но всё же компромисс с окружающей действительностью.) – Интересно будет ознакомиться с твоим стилем и образом мыслей.
– С его стилем и образом мыслей ознакомиться вряд ли возможно, – объяснил мне Гриша. – Игорь никогда не записывает свои произведения на бумаге.
– Но почему же тогда он называет себя писателем? – удивился я.
– Писатели бывают нескольких видов, – на этот раз Игорь соизволил ответить мне сам. – Обыкновенные, талантливые и гениальные.