Соблазнить негодяя. Лорен Хит
захотел дать прочувствовать англичанам, каково было их воинам там.
– И их женщинам.
Она потупила взор, и краска проступила на ее впалых щеках, как будто ее смутило упоминание о собственных добрых делах.
На какую-то долю секунды его охватило желание рассказать ей о своем недуге, но он не смог заставить себя сделать это. Он не мог к тем страданиям, которые уже ей причинил, добавить еще и унижение признанием в том, что понятия не имеет, кто она и какое место занимала в его жизни… помимо знакомства на одну ночь. Но это было нечто большее, чем желание не смутить ее или не огорчить. Дело было в его собственной гордости, его собственном стыде. И в парализующем страхе.
Что говорит об уме человека то, что он не в состоянии ухватить нить воспоминаний?
Служившие под его началом восхваляли его героизм. Однако сам он не мог вспомнить ни единого своего поступка, достойного похвалы.
Он уже месяц как вернулся домой залечивать тяжелейшие раны, но до сих пор не знал о происхождении ни единого шрама… кроме одного маленького, на щеке, прямо под глазом. Этим его наградил Вестклифф, когда через несколько часов после свадьбы выволок Стивена из кровати своей жены и рассек ему ударом кулака кожу. На самом деле то свидание было совершенно невинным, Стивен всего лишь ободряюще приобнял ее, но он хотел, чтобы Вестклифф думал иначе, и поплатился за это – был сильно избит. Но эта взбучка была пустяком по сравнению с тем, через что ему недавно пришлось пройти. Во всяком случае, на это указывали остальные шрамы. Лишь они одни знали, что с ним произошло. Жаль, что шрамы не умеют говорить.
Стивену не захотелось останавливаться, он пошел дальше, решив, что лучше двигаться, хоть и не имел представления о цели этой прогулки.
Она поспешила догнать его, что было нетрудно. Он пришел к выводу, что у нее ноги такие же длинные, как и у него, хоть и, несомненно, стройнее и аппетитнее. Он попытался вспомнить, как они оплетали его тело, и не смог. В постели она выкрикивала его имя или шептала? Он же, нашептывая нежные слова ей на ушко, наверняка не раз повторил ее имя. Мерси, Мерси, Мерси.
Ничто не шевельнулось в его душе. Память осталась нема.
– Сколько малышу? – спросил Стивен.
Он не мог вспомнить имя мальчика. Мать упомянула его, но он не обратил внимания, не придав значения появлению ребенка.
И снова он удивил ее. Это проявилось в глубокой складке, прорезавшей ее изящный лоб. Проклятие! Какие же отношения у них были? Они разговаривали, когда выпадала свободная минута, или предавались безумной страсти, чтобы отвлечься от окружавших их ужасов?
Хоть у него не сохранилось воспоминаний о том, что происходило до того, как он попал в госпиталь, увиденного за время выздоровления ему с лихвой хватило, чтобы понять, что на землю пришел ад.
– Чуть больше трех месяцев, – наконец отозвалась она.
Он услышал неуверенность в ее голосе, неловкость оттого, что приходится говорить то, что он и так должен был знать. Говорила