Страж фараона. Михаил Ахманов
не помогать. Эта женщина, – он шагнул к девочке и поднял ее, – смотреть на Каримбу и посылать его к быкам, в страну Осириса. А Каримба Осирису совсем не нужен! Зачем ему старый вонючий шакал?
Девочка цеплялась за тунику Семена, Ако толмачил с ухмылкой во весь рот, а лицо колдуна стало темным от прилившей крови. Внезапно он стукнул кулаком в грудь и заорал, мешая местные слова и речь роме:
– Никто не верить этот человек! Мой – великий тиго! Тиго бонго! Мой усмирить этот женщина! Мой не верить Осирис, не верить сон! Осирис – тапа кануто, зан мудава! Осирис…
Семен отодрал от одежды пальцы дочери Хо и, вытащив кинжал, сделал шаг к колдуну.
– Ты как обозвал моего Осириса, шмурдяк? – с угрозой прошипел он по-русски, ухватив Каримбу одной рукой за ворот, а другой тыкая ему под третий подбородок острие. – Значит, ты Осириса не уважаешь? – Он перешел на язык роме и повысил голос: – Осирису ты не нужен, кал гиены, но я могу послать тебя в другое место! Туда, куда Осирис телят не гонял!
Колдун обмяк, щеки его обвисли, кожа посерела. Хватит убогих стращать, решил Семен; еще напорется на кинжал или помрет от инфаркта. Оттолкнув тяжелую тушу, он обратился лицом к толпе и обнял худенькие плечи дочери Хо. Видно, девочка поверила, что ничего плохого с ней не будет, и прижалась к нему точно перепуганный птенец.
– Осирис сказать: его власть над этой женщина. Только его, не твой и не твой! – Семен поочередно ткнул кинжалом в вождя и колдуна. – Осирис велеть отвести ее в свое святое место в Черной Земле. Осирис сам с ней разобраться! Мой слушать его зов, брать женщина с собой. – Он повернулся, бросил Ако: – Все, парень, дело закончено!.. Пора удочки сматывать! – и зашагал с площади. Дочь Хо бежала рядом с ним вприпрыжку.
Толпа перед ними расступилась и стала стремительно редеть. Похоже, в Шабахи жили люди благоразумные, решившие, что коль заноза удалена, так нечего бередить рану. Никто не пытался преследовать их, никто не преграждал дороги, и проводил их лишь тоскливый возглас Икеды:
– Сладкий мой! Радость мой сердце!
С внезапной яростью Семен обернулся, погрозил кинжалом и рявкнул:
– Заткнись, ублюдок! Прошла твоя любовь, завяли помидоры!
В молчании они перебрались через речку и холмистую гряду. Солнце уже поднялось на локоть над восточным горизонтом, свежий утренний ветер пролетал над степью, и в шелесте трав чудился Семену полузабытый мамин голос: не бросай ее, не бросай… пусть не родная, не сестра, не дочь, но все равно не бросай… Не брошу, пообещал он ей и коснулся ладонью волос девочки. Она подняла к нему милое личико, улыбнулась – сверкнули белые зубки, взметнулись веера ресниц.
– Скажи дочери Хо, что ей не надо бояться, – велел Семен кушиту. – Скажи, что я возьму ее с собой, и жить она будет в моем доме.
В каком?.. – мелькнула мысль. Дома у него не было, и не было иных богатств, кроме железной кувалды. Правда, имелся брат. Уже немало, подумалось Семену; дом – не стены с крышей, а близкие люди, это отец верно сказал!
Ако произнес несколько слов, девочка