Страж фараона. Михаил Ахманов
язык, пока не обкрутят вокруг раскаленного медного столба сто четырнадцать раз.
Сенмут нерешительно улыбнулся.
– Ты шутишь, брат? Разве в полях Иалу есть раскаленные медные столбы?
– Там есть все. – Семен потянулся к блюду, бросил в рот горсть изюма. – Все, и еще больше! Если бы я мог рассказать…
Он замолчал, с сосредоточенным видом пережевывая изюм. Если бы мог!.. – мелькнуло у него в голове. Только ты вряд ли поверил бы, мой неожиданный родич. В тех полях Иалу, откуда меня принесли ветры времен, чудес побольше, чем в загробном мире.
Сенмут глядел на него с любовью и обожанием – так, как смотрят на стены родного дома после долгих странствий на чужбине.
– Наверное, брат, ты многому научился в царстве Осириса. Ты ушел туда, когда я был совсем еще юным, и провел в полях Иалу больше десятилетия… Ты изменился. Ты выглядишь возмужавшим… И ты, я думаю, стал мудрее.
– Это так. Да, так! – Неожиданная мысль явилась Семену, заставив откинуться к стенке каюты. – Знай, брат мой Сенмут, – медленно произнес он, – что я и в самом деле приобщился к божественной мудрости, но за нее пришлось платить. Видишь ли, боги схожи с людьми в одном – за всякий свой дар требуют возмещения. Потребовали и с меня.
– Что же именно? Какую жертву ты им принес? – прошептал Сенмут и затаил дыхание.
– Мою память. Ее отобрал… э-э… – Он смолк, перебирая египетский пантеон в поисках нужного бога, самого алчного и страшного.
– Наверное, Анубис, – подсказал Сенмут. – Великий бог, но жаден, как шакал!
– Может быть. Не помню в точности… и не помню прошлой своей жизни… ни отца с матерью, ни друзей, ни того, кто властвовал в Та-Кем в те годы… Ничего не помню!
Семен сокрушенно понурил голову. В той ситуации, в какой он очутился, идея посмертного забвения была отличным выходом. Конечно, боги милостивы, но ничего не дарят смертным просто так – а что возьмешь с души покойника? Память, только память… И это справедливый обмен, если желаешь стать мудрее.
– Ничего не помнишь… – с печалью отозвался Сенмут. – Ни отца нашего Рамоса, ни матери Хатнефер, ни имени Великого Дома…[2] А меня? Меня ты вспомнил? – В голосе его звучала надежда. – Ночью, после боя с нехеси, ты назвал меня – Сенмут… И Реку назвал – Хапи…
– Возможно, память возвращается ко мне, когда я вижу то, что видел в прошлой жизни. Кто знает?
Семен пожал плечами и посмотрел на берег. День, проведенный им в гипнотическом трансе, был полон хлопот для спутников Сенмута. Они копали могилу в ближнем холме, в двух сотнях шагов от воды, и этот труд, похоже, длился от восхода до заката. Двое солдат еще возились в глубокой яме, двое охраняли их, а трое перетаскивали мертвые тела. Раненых не было видно в сгущавшихся сумерках – должно быть, они спали или лежали, не двигаясь, в высокой траве.
Чуткие пальцы Сенмута коснулись его руки.
– Ничего, брат, ничего, ты вспомнишь…
кий Дом, или пер’о на древнеегипетском, – так почтительно титуловали владыку Нижнего и Верхнего Египта. Греческое слово «фараон» происходит от «пер’о».