Вишни для Марии. Татьяна Тронина
знаю, что грех, – покорно кивнула Мария.
– Ты думаешь, никто не видит, как он пробирается вечерами к тебе, а утром сбегает? Костя твой… Да вся деревня видит.
– Так уж и вся…
– Маш, это тебе не Москва, там хоть на глазах убивать будут – никто и не почешется. А это закрытое, обособленное пространство – Дербенево наше…
– И как быть? – устало, уже полностью растеряв то ощущение счастья, которое охватывало ее недавно, спросила Мария. Вопрос чисто риторический, но, похоже, Нелли Ласунская знала на него ответ.
– Это совсем не мое дело, но ты должна с ним расстаться. С купчишкой этим твоим…
В Дербенево Костика, владельца сыродельного завода, располагавшегося на той стороне реки, на отшибе, за глаза называли «купцом».
– Он женатый человек! – подняв палец, грозно прошептала Ласунская. – У него трое детей. Трое!
– Я знаю.
– Да что ты все заладила – «я знаю», «я знаю»… Рви с ним, и поскорее. Представь, что станет с его женой, когда ей какие-нибудь добрые люди о тебе доложат?
– Да кто ей о Машке доложит? – раздался неожиданно другой женский голос. Это была Ксения Рожкина – та, что жила левее. Она тихо подкралась к забору и теперь, пробравшись сквозь заросли своего малинника, подключилась к разговору Нелли и Марии.
Ксения Рожкина являлась полной противоположностью Нелли Ласунской. Ухоженная, стильная, статная дама, без намека на суетливость. Всегда прекрасно, по-городскому одетая (никаких там резиновых галош и шерстяных кофт).
– Ксюша, ты… – наморщила носик Ласунская. – Неприлично так подкрадываться.
– Неприлично лезть в чужую жизнь, – парировала Рожкина. – Кто расскажет жене Кости о Маше? Жена Кости, как ее там… Людмила, что ли? Так вот, Людмила сюда сроду не ездила. Она в Москве сколько лет уже живет с детьми.
– Вот именно, с детьми! – взвилась Ласунская. – Дети, бедные дети! Людмила с ними там надрывается, значит…
– А почему сразу бедные? Почему надрывается? Эта Людмила как сыр в масле катается… в буквальном смысле причем. Ее супруг неплохие деньги получает со своего сыродельного заводика, чего ей жаловаться?
– А ты, Ксюша, опять все деньгами меряешь, да? – язвительно спросила Ласунская и пальцем, испачканным малиной, поправила очки, сползшие на кончик носа.
– А ты, Нелечка, все морали читаешь, – парировала Рожкина. – Сама не живешь и другим не даешь. Маш, а ты не вздумай с Костиком расставаться. Если у вас любовь, то вы имеете полное право на счастье.
– А дети?! Как Костик может бросить родных детей? Троих?! – Ласунская даже побагровела от возмущения.
– А они сейчас как будто часто его видят. И почему «бросить»? Бросают – это когда без денег и без помощи оставляют. Можно оставаться хорошим отцом, не состоя в браке с матерью своих детей. Вон, посмотри на этого товарища… – Рожкина показала на пропитого, в грязной одежде мужика, который, пошатываясь, брел по дороге. – Шляется тут который день, попрошайничает. Наверняка