Дэниель. Яна Сокол
Я думала, только Маркус не вырос и остался одной ногой в детстве, смотрю, и ты туда же. – Она открыла шкаф, достала пирог, продолжая выговаривать мне: – Хотя, что хотеть от детей, если их отец такой же. Нет, ну ты полюбуйся на это, а?
На тарелке красовался мой любимый яблочный пирог, в котором не хватало приличного куска. Так, кажется, папе стоит задержаться на обходе, пока мама немного не остынет.
– А моего любимого чая нет? – решил я отвлечь маму от недовольного созерцания пирога.
– На верхней полке, – буркнула она, доставая телефон. Ой, ой! Нужно что-то делать.
– Вот чай, заваришь? Как только ты можешь, – с этими словами вручил ей баночку земляничного чая.
– Подхалим, – услышал я от нее, но в голосе чувствовалась улыбка. Схватил пирог и решил ретироваться в сторону веранды. – Хочу на воздух. Ты же не против? А то в этом городе задыхаюсь от смога, – я знал, какую тему стоит поднять, чтобы мать забыла о маленькой слабости отца.
– Конечно, нет. Приезжал бы почаще и дышал бы себе, так нет, в гости их не дозовешься, – бурчала она, гремя чашками. Я знал, что она скучает, и сейчас, услышав в ее голосе обиду, дал себе слово, что буду приезжать чаще.
Мы устроились с ней на веранде, где стояло мамино любимое кресло. Она каждый вечер здесь ждала отца с его вечернего обхода. Это был ее ритуал. Вернувшись с подносом, застал ее стоящей у перил. Оставив его на столе, обнял ее со спины и положил голову на ее плечо.
– Ты часто так делал, когда был младше, – сказала она, потрепав меня по щеке. – Я скучала.
– Я тоже скучал, – и я ни капельки не соврал. Мне, привыкшему к дружному семейному кругу, приходилось в городе без них нелегко, особенно в первое время. И Маркусу с Дженни, уверен, тоже. Несмотря на то, что мы втроём часто встречались и старались проводить вместе больше времени, все равно это было не то же самое, что когда мы жили все вместе и родители были с нами.
– Как ты? – спросила она, когда я проводил ее до ее кресла.
– Все хорошо, мам, – она пристально за мной наблюдала, а я улыбался, зная, что она всегда за нас переживает.
– Я переживала. Ты ведь не любишь дороги, – она взяла чашку, но не стала пить, продолжая сверлить меня взглядом.
– Не о чем переживать. Я был не один, так что было даже весело, – вспомнил я Ника с его мечом.
– Теперь-то я вижу, – отхлебнув свой чай, улыбнулась она мне.
– Ты о чем? – я сделал вид, что не понял, и, чтобы занять чем-то руки, стал переставлять чай и чашки с подноса на стол.
– Она тебе нравится, – сказала мать, поставив чашку на стол. Она смотрела на меня и улыбалась, будто знала секрет, ведомый только ей одной. Вот любит она напустить туману, что потом сам в себе сомневаешься.
– Она умная и красивая, и она мне нравится, но не в том смысле, что ты предполагаешь, – решил я не вестись у нее на поводу.
– В романтическом? – мечтательно выдала она.
– Никакой романтики, – закатил я глаза.
– Ты обманываешь меня или себя, сын?
Понемножку отхлебывал чай и смотрел на