Красное озеро. Кеннет Дун
о своей независимости от Британии, зато названия городов были одно загляденье: Манчестер, Ланкастер, Плимут, Дорчестер и даже Нью-Лондон. Странице на четвертой я наткнулся на небольшую заметку о кончине Пьетро Гаспари.
Имя привлекло мое внимание, потому что показалось мне одновременно необычным и знакомым. Я напряг память, но так и не смог вспомнить, знал ли я этого человека или, может, слышал о нем когда-то.
Итальянцы были не редкостью в Бостоне и окрестностях, как правило они жили обособленно в своих кварталах у порта в Норт-Энде, и многие из них даже спустя два поколения плохо говорили по-английски. Те же, кто решительно ассимилировался, первым делом меняли фамилию. Риччи становились Ричардсами, Лоренцо Лоуренсами и так далее. Даже если и оставляли свои звучные раскатистые фамилии с окончанием на гласную букву, то сочетали их с вполне прозаичными англосаксонскими именами. Майк, Стив или Питер. Например, операционного директора нашей компании «Коэн Индастриз» звали Феликс Дин Кавалли и его знание языка предков, насколько я мог судить, ограничивалось обсуждением начинки для каннеллони1.
Если же обладатель вопиющего итальянского имени и не менее вопиющей итальянской фамилии попадал на страницы новоанглийской газеты, это могло означать три вещи. Он был гастролирующим оперным тенором. Владельцем нового модного ресторана, привезшим секретные рецепты прямо с Апеннин. Или имел отношение к мафии.
Впрочем, я не угадал. Пьетро Гаспари не был ни шеф-поваром, ни певцом, ни гангстером. Он был художником, скоропостижно скончавшимся в своем доме после успешной выставки, состоявшейся в какой-то галерее в штате Мэн.
Я не был знаком с творчеством Пьетро Гаспари. Как я понял, художником он был не слишком известным, не из тех, чьи репродукции печатают на открытках и в иллюстрированных журналах, а владельцы вилл на Бикон-Хилл специально зовут гостей, чтобы показать его картину в качестве нового почетного приобретения. Сам я не мог причислить себя к знатокам современного искусства, мой кругозор не простирался дальше имен Поллока да Хоппера2, а уж выставки в независимых галереях и не посещал вовсе. Как и моя жена Эми, которая, обставляя наш дом, полностью положилась на вкус профессионального декоратора.
Подумав об Эми, я неожиданно вспомнил свою первую жену. Возможно, тогда я и слышал имя Пьетро Гаспари – давным-давно, в другой жизни.
***
Моя первая супруга Миранда была художницей. Точнее она себя таковой считала, а я так до конца толком и не понял, чем занималась она и ее приятели. Мы поженились совсем молодыми, мгновенно почувствовав взаимное притяжение и решив, что у нас еще будет возможность узнать друг друга получше во время счастливой совместной жизни.
Мы и были какое-то время счастливы. Я только закончил юридическую школу и получил свою первую работу в качестве младшего адвоката в одной довольно крупной конторе в Нью-Йорке, а жена занималась творчеством. Денег почти ни на что не хватало, но мы были счастливы. Вначале она шила костюмы, занималась созданием декораций для каких-то малобюджетных постановок в забродвейских театрах, потом перешла к более авангардному искусству: рисовала что-то фантастическое прямо на своем теле, устраивала целые представления, превращая себя в живую картину. Ее проекты пользовались все большей известностью, во всяком случае в том обществе, где существовала Миранда. Не помню, чтобы кто-то из друзей жены вообще прибегал к таким тривиальным атрибутам живописи как холст и масляные краски.
Потом Миранда получила небольшое наследство от дальнего родственника. Небольшое – но, на мой взгляд, вполне достаточное, чтобы внести первый взнос за уютный дом с тремя спальнями в Нью-Джерси и задуматься о полноправном партнерстве в частной юридической практике. Однако она по-другому видела наше ближайшее будущее.
Оказалось, что меньше всего на свете Миранда хотела осесть в пригороде и превратиться в жену преуспевающего адвоката. Для нее деньги были лишь способом освободиться от жизненной рутины, чтобы полностью посвятить себя чистому Искусству. Я иногда задавался вопросом, было ли Миранда ее настоящим именем с рождения или она сама нарекла себя в честь героини «Бури», чтобы продемонстрировать, что ей чужды простые земные хлопоты. Мы не удосужились обсудить все эти вопросы до свадьбы, а спустя два года брака было уже глупо и бессмысленно ссориться.
Не помню уже как, но Миранда уговорила меня уволиться с работы, чтобы мы вместе отправились путешествовать по Европе. Не помню, чем я там занимался все эти годы, кроме того, что тщетно штудировал по самоучителям французский, немецкий, итальянский и даже греческий, чтобы хоть как-то объясняться в отелях, ресторанах и с уличными мошенниками всех видов, пока Миранда кружилась в эйфории, прибившись к перелетной стае таких же легкомысленных американцев.
В Париже у нас родился сын, которого Миранда нарекла Ланселотом. С этим придурочным именем малыш прожил недолго, скончавшись в возрасте пяти месяцев. Не то, чтобы мы были уж слишком плохими родителями. Доктор сказал, так просто бывает с младенцами. Миранда пережила смерть сына, как и положено глубокой артистической
Макаронные изделия в виде больших трубочек диаметром 2-3 см, начиненных мясом, сыром или овощами и запеченными под сливочным соусом.
Джексон Поллок и Эдвард Хоппер – известные американские художники.