Псы кармы. Андрей Нимченко
сейчас прийти должны…
Я стряхнул минутное наваждение и поспешно пошел к выходу. Мей был уже за порогом, а я как раз натянул пальто и поправлял кепку, когда Тамара спросила:
– Телефон мне решил подарить?
– ???
– Ты трубу на столе у меня забыл.
Она сказала это и продолжала стоять, видимо, не собираясь нести мне телефон.
– Подадите?
– Нет. Сам возьми. Все, что ко мне принес, уноси сам – примета такая есть.
– У кого? – что-то я не слышал о подобных приметах.
– У нас, у ведунов.
Я снял ботинки, нехорошо про себя высказываясь о ведунах и их приметах, и вернулся в комнату. "Моторолла" лежала там, где я ее оставил – прямо напротив моего стула, на самом виду. Не заметить ее – это еще надо было постараться. Заворожила она меня, что ли?
Я сунул трубку в карман, повернулся и едва не сбил с ног Тамару – она стояла прямо за моей спиной.
– Извините…
А она ведь совсем маленькая – мне едва до подбородка доходит, а я свои метр восемьдесят великанскими не считаю.
– Постой, – Тамара схватила меня за кисть, да так крепко впилась пальцами в ладонь, что, кажется, содрала с нее кусочки кожи, – не хотела тебе говорить при друге.
Она заглянула мне в зрачки – так глубоко, что аж дрожь проняла – теперь понятно, чем ведуньи от простых смертных отличаются.
– Откажись от него, – сказала женщина.
– Что?!
– Откажись от своего друга, выбрось его из сердца, забудь, не встречайся с ним!
– Да вы что?! Мы не педики!
– Я не о том, – она нетерпеливо боднула головой воздух, оглянулась на коридор, где поскрипывал дверью в ожидании Мей, – тебе нужно порвать с ним все связи. Он – твоя проблема. Он из тебя силы тянет. Пока есть духовный контакт, с этим не справиться. Все ритуалы я сделаю, но главное, чтобы ты сам захотел.
– Как Мей? Он не может… – к своему стыду я сказал это шепотом. Чтобы не было слышно в коридоре.
– Может! Если не он сам, то кто-то за ним, через него.
Ведунья отпустила мою руку. За несколько секунд, проведенных в ее крепких пальцах, та успела занеметь.
– Позвони мне, когда решишься. Но помни – времени мало.
Совершенно выбитый из себя самого, я вышел на лестничную площадку. В голове стоял такой шум, как в российском парламенте конца девяностых. Все внутренние голоса говорили сразу, наплевав на регламент. "Спикер" – здравый смысл – неубедительно взывал к порядку, но, кажется, в него плеснули соком, потому что он вскоре заткнулся. Оглушенный, я вышел на улицу, и только здесь зимний вечер немного охладил пляску мыслей в моем разгоряченном "доме советов".
Мей шел угрюмый – ему тоже, похоже, впечатлений хватало.
– Она нас даже не спросила, в чем же наши проблемы выражаются, – раздраженно проговорил он, когда мы миновали уже квартала четыре.
– Угу, – я на минуту задумался, пытаясь понять, что этот факт может означать. Выходило, что и хорошее и плохое – или то, что ведунья наша шарлатанка, или, что