Генрик Сенкевич. Петр Быков
своего рода спортсмен по отношению в прекрасному полу, Плошовский вечно анализирует и окружающих, и самого себя, и не проявляет в душе ни малейшей теплоты, ни единого проблеска чувств. В муки людские он не верит, как не замечает своих собственных страданий под влиянием непрестанной работы его мысли. Ни к какой задаче он призвания не чувствует, в этом он уверен. С блестящим умом с богатыми познаниями, он прекрасно знаком с всевозможными направлениями – и решительно не в состоянии предаться чему-нибудь всецело. «Я существо, удивительно хорошо познавшее самого себя – говорит Плошовский, – часто мое я посылает к чорту другое я, которое анализирует и критикует первое, запрещая отдаться какому бы то ни было впечатлению – ни работе, ни чувству, ни малейшему вожделению, ни страсти. Может статься, самопознание есть черта высокого умственного развития, но, однако, странно действует на чувство. Носить в себе беспредельную критику самого себя – значит отрешить от целого часть духа, необходимого на подобное действие, и жить и чувствовать не всем, своим существом, а лишь оставшейся его частью… Мне легко будет наметить и мое умственное состояние. Оно таково: не знаю, не знаю, не знаю!» Полюбив, Плошовский, тем не менее, ощущает целый ряд настроений и впечатлений, ранее ему неведомых. У него явились благородные порывы, участие к людям. Человек «без догмата», он в предмете своей любви – Анельке – нашел и догмат, и смысл существования и силою мучений возродился для новой жизни, вырос до высоты героя. А когда она умерла, он считает первой своей обязанностью быть на веки при ней – и сам уходит туда, «где нет ни печали, ни воздыханий, но жизнь бесконечная». Он не мог жить без Анельки, без тех начал, из которых складывалось все её существо, без обретенного им догмата. Это натура – по определению самого Плошовского – чуждая каких бы то ни было колебаний или сомнений. Душа Анельки столь чисто отделяет плевелы от зерна, что сбить ее на словах – решительно невозможно. Она не работает над развитием собственных основных правил, заимствует их из религии и общих нравственных понятий, но проникается ими на столько глубоко, что они делаются её неотъемлемой собственностью, внедряются в её плоть и кровь. По мнению одного из критиков Сенкевича, догмат, как понимает, его этот писатель-психолог, является в смысле общего руководящего нравственного правила, не требующего доказательств и не способного выдержать их. Не умом, а чувством можно постигнуть его суть. Нельзя доказать, что нехорошо вредить ближнему, доказать тому, кто на этом основывает свою карьеру; нельзя доказать, что неправда сама по себе вредна, – тому, кто, при помощи её большего успеха и неспособен к внутреннему сознанию этой истины. Наконец, невозможно доказать что либо индивидууму, для которого нет в мире безотносительного, у которого на все скептический взгляд. Другие, не менее