Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность. В. В. Огарков
и близость его к государыне обязывали много тратить на “представительство”, на что он и ссылается в просьбах. Ослепительная роскошь самой императрицы давала в этом отношении соблазнительный пример подданным.
К чести Михаила Илларионовича нужно сказать, что он, стоя так высоко на ступенях общественной лестницы, никогда не злоупотреблял своею властью из-за личных выгод, в чем немало был грешен его старший брат Роман.
Мы не можем удержаться, чтоб не привести выдержку из одного просительного письма Михаила Илларионовича о пожаловании ему деревень. “Ибо, – пишет Воронцов, – как свет сей без вариаций и теплоты солнечного сияния никак пробыть, а тело без души – движения отнюдь иметь не может, так и мы все, верные рабы Ваши, без милости и награждения Ваш. Импер. Вел. прожить не можем... И я ни единого дома, фамилии в государстве не знаю, которые бы, собственно, без награждений от Монарших щедрот себя содержали”.
Последнее замечание Воронцова весьма справедливо.
С возвращением милостей Елизаветы (в 1753 году), убедившейся в несправедливости наветов Бестужева, Воронцов наконец получил возможность поправить свои дела: ему было пожаловано одно из лучших барских имений в Ливонии, Мариенбург; но непрактичный вице-канцлер, нуждаясь в наличных деньгах, продал его за баснословно дешевую цену барону Фитингофу, положившему этою покупкою начало своему громадному богатству.
Императрица учредила конференцию, или постоянный совет, собиравшийся во дворце два раза в неделю для суждения о важнейших государственных делах. Одним из усердных посетителей и работников в этом совете был Воронцов, проекты которого, как мы уже имели случай заметить, часто одобрялись Бестужевым. Но все-таки следует сказать правду, что вице-канцлер ничем особенным в своей государственной деятельности не выдавался и в совете по-прежнему доминировал знающий и изворотливый Бестужев. Во всяком случае, за Михаилом Илларионовичем нет перед отечеством особенных заслуг в делах политических, где ему, правда, и трудно было выделиться при Бестужеве. Но внимание историка останавливается на нем, как на деятельном и порядочном работнике, бескорыстном и добром человеке и как на подготовителе своих племянников Александра и Семена Романовичей к будущей их деятельности.
Отношения вице-канцлера к русскому гению Ломоносову способны только усилить наше уважение к бескорыстному и доброму меценату Воронцову: он помогал Ломоносову, ходатайствовал за него и переписывался с ним, относясь с искренним уважением к диковинному помору. Непокладистый и не спускавший даже “сильным мира”, Ломоносов, кажется, искренно уважал Михаила Илларионовича.
Ломоносов, как известно, был на все руки мастер и имел право произнести свой знаменитый и гордый ответ Шувалову. Последний, рассердившись на Ломоносова, сказал ему, что “отставит его от академии”, на что не дававший и вельможам спуску Михаил Васильевич отвечал:
– Нет; разве академию