Пан Володыевский. Генрик Сенкевич
из них в таком возрасте, что может сама решать свою судьбу.
– А что же вы намерены сказать жене львовского подкомория?
– Я предоставлю это моему мужу, который приедет в мае; но я думаю, что лучше всего сделать так, как Бася захочет.
– Нововейский так молод!
– Но ведь сам Володыевский говорил, что он хороший солдат и уже прославился своими военными подвигами. Состояние у него тоже приличное, а все родство его мне перечислила жена подкомория. Это, видите ли, так было: прадед его, рожденный от княжны Сенютович, был первый раз женат на…
– Что мне за дело до его родства, – прервал ее Заглоба, не скрывая досады, – он мне ни брат, ни сват, только я этого «мальчика» выбрал для Миши, потому что едва ли найдется на свете девушка лучше и честнее ее из числа двуногих существ, и если я ошибаюсь, то пусть лучше я с этой минуты стану ходить на четырех, как медведь.
– Володыевский еще ни о чем не думает, а если и думает, то скорее о Христине. Ну, да это в Божей воле.
– Я напьюсь от радости, если этот безусый юноша получит отказ! – прибавил Заглоба.
Между тем в санях решалась судьба обоих рыцарей. Володыевский долго не мог заговорить, но наконец собрался с духом и сказал Христине.
– Не думайте, ради Бога, что я легкомысленный и пустой человек. Ведь уж и лета мои не такие.
Христина ничего не отвечала.
– Простите мне, пожалуйста, мое вчерашнее поведение, я поступил так, не будучи в состоянии удержать моих чувств к вам… Но, милая, дорогая моя, примите во внимание, что я простой солдат, который провел всю свою жизнь на войне. Другой сначала объяснился бы в любви, а потом уже так поступал, но я поступил наоборот. Заметьте, что подчас даже хорошо объезженный конь, закусив удила, разносит седока, что же сказать о любви? Только любовь моя к вам заставила меня забыться. О, дорогая Христина! Вы достойны руки каштеляна, сенатора, но если вы не побрезгаете солдатом, служившим не без славы отечеству, то я готов упасть перед вами на колени, целовать ваши ноги, чтоб вымолить ответ хотите ли вы быть моей женою?.. Можете ли вы подумать обо мне без отвращения?
– Ах, Миша!.. – воскликнула Христина.
И руки ее, выскользнув из муфточки, очутились в руках рыцаря.
– Вы согласны? – спросил маленький рыцарь.
– Да! – отвечала Христина. – Я знаю, что благороднее вас человека нет во всей Польше.
– Да благословит вас Бог, милая Христина! – сказал рыцарь, покрывая ее руку поцелуями. – Большего счастья я и не мог ожидать! Успокойте же меня, и скажите, что вы не сердитесь на меня за вчерашнее.
Христина прищурилась.
– Нет, не сержусь! – отвечала она.
– Жаль, что в санях мне неудобно поцеловать ваши ноги! – воскликнул Володыевский.
Несколько времени они ехали молча, только полозья саней поскрипывали по снегу, да стучали об сани комки снега, вырывавшиеся из-под копыт лошадей.
Володыевский