Глубокий поиск. Посвящение. Иван Кузнецов
Звание у товарища Бродова, вроде бы, не такое уж звучное: «майор», должность невразумительная: начальник какой-то Особой группы СВТО. Должно быть, слова «государственной безопасности» и печать НКВД так впечатляли каждого, кто читал бумагу.
Впоследствии новые подружки в Лаборатории разъяснили мне, что звание у товарища Бродова – довольно высокое. Но они приводили мне для сравнения другие какие-то звания, масштаба которых я тоже не понимала.
Сразу же мать отправилась на эвакопункт, где чудодейственное письмо помогло получить место в эшелоне, отбывавшем в тот же день по Окрябрьской дороге, то есть прямиком на Москву. Предупредили: дорога опасна, сильно бомбят станции, в Бологом – это на полпути – уже несколько раз случались крупные заторы из-за бомбёжек. Но если мать приняла решение, то назад уже никогда не поворачивала.
– Вам нравилась работа? – не отставал Николай Иванович.
Мать замялась, не понимая, какого ответа от неё ждут.
– Скажите как есть. Мы сейчас подбираем для вас новую работу. Полезно бы знать ваши предпочтения.
Мать сделала вид, будто ни капельки не удивилась. Она кивнула и решительно заявила:
– Очень нравилась работа! Только уж очень тяжёлые заготовки. По молодости я и не такие тяжести пулила, но теперь…
Она многозначительно замолчала. Умеет мать так вот многозначительно недоговаривать. Есть и в этой манере нечто барское: догадывайтесь, мол, сами, что я имела в виду. Я так разговаривать, как она, совсем не умею: леплю всё, что в голове накопилось – никакой игры, никакого интереса.
Утреннее солнце окрашивало фасады домов в тёплые оттенки. Надо же, прямо как в песне поётся: «утро красит нежным цветом»!
Будто монеткой по стеклу, скрежетнуло по сердцу: разбомблённый дом! Вон там ещё: посередине зияет провал, а боковины устояли, виднеется содержимое жилых комнат, на ветру развеваются не то шторы, не то простыни, комод накренился над провалом, одна из ножек повисла в пустоте. Страшно! На руинах слаженно и споро работали люди, что-то грузили на стоявшую тут же полуторку.
Большего я не успела разглядеть: мы проехали.
– Может, ещё достанут кого живого, – тихо, про себя, сказала мать.
– Налёт был позапрошлой ночью, – не оборачиваясь, ответил Николай Иванович довольно резким тоном, – ищут не только живых. Нельзя допустить антисанитарии. Понимаем?
Мать только кивнула, хотя он не мог видеть. А товарищ Бродов, сменив тон, спросил с искренним интересом:
– Как в Ленинграде? Сильно бомбят?
– Были налёты и ночью, и днём, но самолётов не много прорвалось: отбили, – сказала мать. – Так и не особенно заметно, где что напакостили.
Тут наш автомобиль, проехав по дуге, покатил по какой-то короткой, широкой улице резко под уклон, и перед нами открылась просторная площадь. Асфальт кое-где раскрашен разноцветными пятнами, посередине – снят, и в неглубокую яму установлены зенитные орудия. На них я и в Ленинграде насмотрелась. Ещё дальше, за зенитками,