Посейдон и Русалка. Александр Шляпин
настоящая гадина, – сказал я, окончательно вернувшись в реальный мир наполненный яркими красками и жизнью.
– Это я гадина?! А ты у нас святой, словно херувим, сидящий на ветке райской яблони? – спросила сожительница, косясь в ту сторону, где нижняя часть мужского организма переходит в верхнюю. И тут проявившемуся моему взору предстало мое обнаженное тело. При визуальном исследовании я обнаружил на нем ярко пунцовые окружности цвета перезрелой вишни. И все это там, где из трусов выглядывала голова мичмана Грибоедова, которую я наколол в эпоху былой молодости, когда я служил на Северном флоте матросом.
– Я так понимаю, это не тебя, это портрет твоего бывшего боцмана лобызала какая— то страстная шлюха, – сказала Валька ерничая над моим беспомощным состоянием.
– Я клянусь – ничего не помню! Если что и было это значит меня зверски изнасиловали какие— то маньячки – клофелинщицы. По собственной воле я тебе изменить не мог. Да чтоб мне год суши не видать! Да чтоб у меня глаза как у лобстера вылезли, если я соврал хоть на кабельтовый. Да чтобы мне три года женской ласки не ощущать! – сказал я.
– Вот и хорошо! Я ловлю тебя на слове лобстер! Я обещаю тебе, что ты кабель, моей ласки не увидишь, пока я не увижу норковую шубу с опушкой из горностая.
– «Всё – трындец», – подумал я, – Это вам господа присяжные заседатели не Рио де Жанейро— это все гораздо хуже, —сказал я словами великого комбинатора еще не представляя где брать шубу в эпоху развитого бандитизма и всеобщего обнищания трудящихся масс.
Глава третья
Серега, как и обещал, позвонил через два дня. К тому времени Шишка на голове сдулась, как пробитая автомобильная покрышка. Вид у меня был не очень, но я уже мог выйти в люди для деловых переговоров.
– Алло – Серый! Ну что новенького? – спросил я, глядя одним глазом на жену, которая, словно фашистский часовой стояла в дверном проеме, постукивая скалкой по ладони, как бы напоминая мне, что баба в гневе – это Рэмбо с пулеметом. Она стояла прямо, растопырив уши, и прямо сгорала от своего бабьего любопытства. Она прислушивалась к каждому моему слову и запоминала, словно записывала на диктофон.
– Да! Да! К концу недели буду готов! – сказал я Сереге, услышав радостную весть, что меня вызывает капитан на собеседование. От восторга я вскочил с дивана, скинув с себя повязку, и хотел было уже бежать в ванную, чтобы побрить рожу, как натянувшаяся цепь, свалила меня на ковер прямо перед самой Валькой. Она стояла мне на пути непоколебимо подобно бетонному монументу Матери Родины в Волгограде и завидев мою прыть, вновь вознесла скалку подобно священному мечу готовясь сломить мой напор.
– Ну и куда ты прешь— кабелисимо? Что дружок предлагает опять сучек проведать?
– Эх – Валька, Валька! Я ради твоей шубы хотел на контейнеровоз наняться, но раз ты не хочешь, я буду и дальше душить диван, пока он меня не задушит, – сказал я поднявшись с ковра