Возвышение Бонапарта. Альберт Вандаль
владел им. Гош предлагал этому правительству свои услуги каждый раз, как являлась надобность образумить реакцию и аристократов; Бонапарт подлаживался к ним, чтобы сделаться их господином.
II
Весной 1799 г., т. е. в момент, когда начинают выясняться непосредственные причины 18-го брюмера, во главе революционного правительства стояла директория из пяти человек: Рейбель, Ларевельер-Лепо, Баррас, Мерлэн и Трейльяр. Прославленная развращенность этого правительства слишком часто заставляла забывать о его жестокостях. Репутацию “неслыханной продажности”[9] директория приобрела уже после ухода великого честного Карно и Бартелеми, изгнанных своими коллегами. К такой репутации привели грязные сплетни, как грибы, плодившиеся вокруг нее, и открытое, наглое взяточничество одного из ее членов; другие выказывали себя скорее недобросовестными слугами, чем откровенными ворами. Некоторые из них были не лишены дарований. Мэрлэн (из Дуэ), даровитый юрисконсульт и очень ловкий прокурор, превосходно умел легализировать преступление; враги его уверяли, что он годился бы самое большее “в хранители печати при Людовике XI”.[10] Трейльяр впоследствии, при другом режиме, оказался весьма полезным. У Ларевельера, безукоризненно честного, сектанта и мечтателя, ум был такой же исковерканный, как и его обиженное природою тело; зато эльзасец Рейбель, жестокий, алчный, изворотливый, отличный работник, по-видимому, думал за всех.
Члены директории хоть и рядились в театральные костюмы и завели себе почетный караул, жили в общем не очень роскошно; не было толков ни про “их любовниц”, ни про “их экипажи”.[11] Жили они все в Люксембургском дворце, разделенном для них на пять квартир, изукрашенных коврами, тканями и золоченой мебелью, взятой из королевских дворцов. Директора вели в этих роскошных апартаментах очень буржуазный образ жизни. Карно жил совсем уж скромно, фамильярно приглашая друзей “похлебать супу; за стол садятся между 4 ½ – 5, и я всегда обедаю дома”.[12] Ларевельер с дочерью ходили по вечерам к соседям, супругам Туэн, “посидеть часок-другой в их скромной кухоньке. Mèmoires de Larévellere – Lépeaux, II, 411. Рейбель слыл большим скрягой, который не прочь обмошенничать при расчете.[13] Жена Мерлэна была хорошая хозяйка и страшно вульгарна: Мадам Анго – говорил про нее Бонапарт.[14] Вначале директора, путем вычетов из жалованья, создавали общий капитал, который в конце года доставался выбывающему члену. Позже они стали прибегать к менее дозволенным средствам, чтобы не уходить с пустыми руками: Они присвоили себе также право по выходе оставлять у себя возок (voiline bourgeoise), полагавшийся им на время службы; отказаться от этого удобства им было бы слишком трудно.
Один Баррас окружал себя роскошью, выставляя ее напоказ; он был “султанчиком” директории, красиво носил костюм, заказанный по рисунку Давида – широкий алый плащ с кружевным воротником,
Correspondance diplomatique du baron de Staél – Holstein et du baron Brinkman, письмо Бринкмана к Спарре, 369.
Заседание Пятисот 30 прериаля VII г.
“Lettre de Charles de Constant”, 63.
Письмо к Ле Козу, цитируемое Roussel'eм, в “Un Evégue assermente”, 259.
Когда он вышел из состава Директории, и с печати вновь снята была узда, в газетах писали: “Ех” директор Рейбель, выходя из директории, все увез с собой: мебель, вещи, дорогой фарфор, составлявший национальную собственность, между прочим, один сервиз, оцененный в 12000 фр.”. Затем была напечатана поправка: “Гражданин Рейбель возвратил вещи, действительно, при отъезде его, вывезенные, из Люксембурга, не принадлежавшие ему и лишь предоставленные в его пользование. Уверяют, впрочем, что это похищение было учинено не им самим и не по его приказу, а сыновьями, по приказу его жены и свояченицы”. См. Gazette de France, 5 и 6 мессидора, г. VII.
Journal du general Gougaud, I, 468.