Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 32. Наталья Степанова
дожила она до пятидесяти лет, а до сих пор нет своего угла. И надумала я отписать ей свою усадьбу, какое-никакое, а все-таки будет свое жилье. Сходила я в сельсовет и оформила на нее завещание, а вечером взяла и сказала ей об этом. Мне, грешнице, захотелось при жизни увидеть ее радость и услышать благодарные слова. Конечно, она обрадовалась, обняла меня и сказала, что на небе Бог, а на земле я теперь ей родной человек!
Прошел еще месяц. Однажды я пошла в магазин, но вернулась с дороги, так как забыла кошелек. Она, видимо, эту вероятность не учла и, решив, что я пошла в магазин, свободно и громко с кем-то говорила по телефону. Оттого что она говорила громко, она не услышала моего прихода. Меня повергло в шок то, что она говорила: „Доча, я и сама по тебе соскучилась, но ты пока не приезжай. Бабка не сегодня-завтра умрет, тогда я тебя и перевезу. А если ты раньше заявишься, то мало ли что старухе полоумной придет в голову, возьмет и переделает завещание. Подожди немножко, вот умрет бабка, мы продадим дом и купим тебе квартиру. Я уж и сама Богу молюсь, чтоб она быстрей прибралась!“ Услышав такое, я задом, задом – и на улицу, вот, думаю, сама себе наделала беду. Теперь она будет мои дни считать и ждать, когда я умру. Ничего я ей об услышанном не сказала, да и как такое скажешь. К тому же, выходит, она мне наврала про то, что она совсем одинока и у нас с ней похожие судьбы. Видно, она опасалась, что, узнай я о ее детях, просто не позволю ей жить у меня.
Как-то раз, где-то через неделю после подслушанного разговора, мне встречается Надя, продавщица хозяйственного отдела, и говорит: „А что, у тебя крыс, что ли, много развелось, вон твоя родственница скупила у меня всю отраву?“ Я прямо опешила, но не оттого, что она мою жиличку назвала родственницей, я сама так с дури зачем-то соседкам сказала, а потому что она в магазине скупила весь крысиный яд, а крыс и мышей у меня не было отродясь, ведь у меня три кошки! Вот и засела у меня в голове плохая мысль, что хочет она меня отравить, и тогда дом перейдет к ней по моему завещанию.
Конечно, правильней всего было бы разорвать завещание, но было стыдно выставлять себя в таком виде, да и тогда бы мне пришлось с ней объясняться, а чем кончится такое объяснение, трудно сказать, возьмет да и даст обухом по голове, а людям скажет, что я с лестницы свалилась, а поскольку я всем сказала, что она моя родня, на нее и не подумают. В общем, нажила я себе беду. Дома не ем, хожу в столовую, спать тоже боюсь – вдруг подушкой удавит? Милая Наталья Ивановна, подсобите, оградите меня от этой злыдни. Иначе я умом тронусь со страху».
Читают на коленях, при трех зажженных свечах:
Встану я (такая-то) засветло.
Умоюсь не бело, не черно,
Утрусь я не сухо, не мокро.
Гребень возьму, не расчешусь.
Пояс достану, не подпояшусь.
Пойду из избы во двор задом,
Не огородом, не садом.
Выйду со двора на улицу,
С улицы в чистое поле,
С чистого поля во широкое лукоморье.
С лукоморья пойду на сине море, там остров,
На острове царь Ирод живет,
Вокруг себя кровь младенчиков