Надежда после жизни. Найти себя. Рина Кумихо
людей, обычно, есть деньги, которыми можно прикрыть глаза охране и допускающему контролю. У нас с Никсом их нет.
– Куда ты дел деньги, что украл у Роверса? – расстилаю я дырявую циновку на холодном полу заброшенного дома. Тот уже ушел в землю и его окна касаются земли.
– Отдал тем, кто нуждался в них.
– И кто же это был?
– Больница окраины. Ее больные. – трудится Никс над разведением костра в маленькой печи. Об электричестве в этом месте не идет и речи. – Там погиб мой отец. Он так долго и честно работал, а когда ему нужна была операция и кровь для переливания, то в этой больнице ничего не нашлось.
– И ты отдал им деньги, чтобы они могли закупить все необходимое?
– Да. Знаешь, что мне больше всего хотелось тогда? В тот момент, когда мой отец был при смерти? – поворачивается Никс ко мне. Его заплывшее лицо освещается тонким светом от костерка, что ему удается разжечь.
– Что же?
– Чтобы нашу стену прорвали хладные и перебили всех тех, кто прячется от них за стеной!
– Считаешь их справедливыми? Думаешь, они бы не тронули тех, кто живет на окраине?
– Нет, не то чтобы… я знаю, что и здесь есть много тварей, которые заслуживают смерти не меньше, чем центровые. И также знаю, что и в центре еще остались нормальные люди. Их немного, но они есть.
– Не уверена в этом, – отрицательно машу я головой. Подношу руки к огню и грею их: ночи опускаются с пронизывающим холодом.
– Жаль. Надежда, а кем ты считаешь себя?
– Дочерью своего отца! – с вызовом отвечаю я, намекая, что разговор окончен.
– Твоя история становится популярной среди людей. И все больше становится тех, кто не считает тебя чудовищем, а Ксандера – спасителем от тебя.
– Ты не видел, что я могу утворить в гневе, – со вздохом признаюсь я Никсону.
Он ничуть не смущается и улыбается мне той улыбкой, какой позволяет ему разбитая губа и синяк на щеке. Кривится и тут же хватается за ушибленное место, чтобы убаюкать его.
– Пора спать. Нужно отдохнуть, чтобы завтра хватило сил перейти через тоннель.
– Уже завтра? – укладывается на покосившуюся лавку Никс.
– Да. Медлить – это приглашать свою смерть… в моей ситуации.
– Тогда, наши ситуации схожи, – уже зевая соглашается он со мной и отворачивается к стенке.
Я ничего не отвечаю и просто укладываюсь на пол, что застелен моей циновкой. Я привыкла к этому. Потрескивающие хворостинки меня лишь сильнее убаюкивают. Они укрыты от окон, что заколочены не так плотно как мне бы того хотелось. А это означает, что свет не так сильно будет прорываться через доски и не нужно гасить маленький очаг тепла.
Как только я закрываю глаза, то вижу сразу образы тех, кто не дает мне покоя вот уже несколько месяцев в моих кошмарах.
Отец… Ксандер… Робин… и Прайм. Они не дают мне покоя, чтобы я не пыталась сделать.
Ночь проходит довольно сносно, если не считать два патруля, которые освещают заброшенные строения окраины. Они будят меня и я тут же кидаюсь к печи в которой горит огонь. Но он уже давно прогорел и потух. Там лишь теплые стенки