Записки на оконном стекле. рассказы. Лариса Логинова
называйте место, желательно – позеленее, – он не убирал руки и продолжал улыбаться.
– Тогда на Елагине?
– Да. Завтра в восемь буду ждать вас у центрального входа, – сказав это, парень поднялся и вышел из вагона, и только тогда я вспомнила, что понятия не имею, как зовут загадочного писателя.
Проводив его взглядом, я тронула Лену за плечо:
– И как он тебе?
– Кто? – сонно спросила сослуживица, открывая глаза.
– Ну, парень, вышел только что.
– Прости, Оль, я, кажется, уснуть успела, – виновато опустила голову Лена. – Мой мелкий полночи орал…
– Проехали, – махнула рукой я, уже решив для себя, что завтра обязательно пойду.
***
И я пошла. И, пожалуй, лучшего вечера у меня еще не было. Мы гуляли по полутемным аллеям и говорили обо всем на свете. Правда, больше говорил он, читал из того самого блокнота, а я слушала, потому что еще никогда поэт не дарил мне своих стихов, которые никто раньше не слышал. То, что когда-то писала я, не шло ни в какое сравнение. Я слушала, не зная, какими словами выразить восторг, а в итоге с губ сорвалось глупое и затасканное:
– Ты гений!
– Нет, – возразил он, а я обратила внимание на укоризненный взгляд, которым после восторженного возгласа смерила меня пожилая дама, выгуливающая не менее пожилую собачку неведомой породы. Мне стало неловко – веду себя, как школьница, куда это годится? И я заговорила тише:
– Не скромничай, тебе издаваться нужно!
– Нет, – покачал он головой, – не стоит, особенно сейчас.
– Ты о чем? – не поняла я.
– Неважно. Становится холодно, пойдем, провожу тебя домой…
– Зайдешь? – плюнув на то, что девушка не должна так себя вести, спросила я, когда мы стояли у двери.
– Да.
***
А потом это стало ритуалом. Он входил в наш третий от машиниста вагон, когда я возвращалась с работы, садился рядом и брал мою руку в свою, сплетая пальцы. И молчал. Но слова с недавних пор стали казаться мне лишними. Зачем они нужны, если все понятно и так? Если я знаю, что из вагона мы выйдем вместе, поднимемся ко мне, и очень скоро я забуду о постоянной головной боли. Моим лекарством стал он – поэт, имени которого я не знала, потому что:
– Имя – это всего лишь сочетание букв, которое ничего не говорит о тебе самом, – сказал он в самый первый вечер. – Сколько сейчас в этом парке Светлан, Игорей, Александров? Есть я и ты, а имена… они неважны.
И я согласилась. Сама не знаю – почему. Может, потому, что мне было слишком хорошо с ним? И постель тут играла далеко не самую важную роль – я знала много хороших любовников, но такой близости не было ни с кем. Я успела им заболеть и находилась в терминальной стадии, когда:
– Ты зря не послушала меня и не пошла к врачу, а теперь поздно.
– Ты о чем? – я уставилась на него, не понимая, к чему это сказано.
– Неважно.