Александр Золотая грива 2. Андрей Ильин
к останкам девочки, не замечая ничего вокруг, не слыша криков и не чувствуя боли в разъедаемых солью ранах. Блуждающий взгляд случайно упал на какой-то ворох тряпья. Это оказался плащ Восточного Героя. Поднял, стряхнул пыль. Бережно укрыл трупик, взял на руки. Он смутно помнил, что где-то рядом есть ворота, надо туда. Под единственной уцелевшей трибуной мечутся люди, что-то кричат. Никто не обращает внимания на гладиатора с мёртвой девушкой на руках. Длинный коридор оборвался, появляется свет. Мир вокруг как-то странно расплылся, глаза защипало, наверное соль попала, подумал Александр. Так и брёл, не замечая никого вокруг, пока не упёрся в забор. Потоптался на месте, не зная, куда идти, потом свернул направо, дошёл до угла сарая и там просто сёл на землю. Белый плащ насквозь пропитался кровью, течет по рукам, капает на землю. Долго сидел, ни о чём не думая, просто глядя вдаль. Когда в глазах перестало всё расплываться, поднял голову.
Далёко-далёко, вверху, на недосягаемой высоте плывут облака. Обгоняют друг друга, сталкиваются, разлетаются в разные стороны. Он вдруг представил себя таким облаком, высоким и равнодушным к земным делам. Что им, небожителям, наши заботы? Суета глупых насекомых. Много ли мы обращаем внимания на то, что творится у нас под ногами? Стало одной козявкой меньше и что? Сколько их, маленьких людей, гибнет каждую минуту на этой земле, тысячи и тысячи. И столько же появляется на свет. Остро захотелось домой. Ласковое, тёплое море, солнце, всегда синее нёбо, люди, смуглые и кареглазые, весёлые и добрые, быстро забывающие обиды. Но всё – и люди, и море чужое. "Как хорошо пройтись по прихваченной первым морозцем земле, – подумал Александр, – и что бы ледок хрустел… А ещё лучше, когда дождь со снегом, ветер, тучи ползут над вершинами деревьев, а ты дома, возле печки. Печь дышит тёплом, из-за небрежно закрытой заслонки багровеют догорающие головешки и пахнет берёзовым дымом. За стеной холод собачий, сырость, а тебе всё равно. Вышел на минутку на крыльцо, постоял и убежал обратно в душистое тепло. А баня? Да с веником? Эх, ядрёна мать, что ж я делаю в этой дыре, а?» Он застонал сквозь зубы, выругался.
– Эй! – раздался тихий старческий голос, в плечо лёгонько толкнуло.
– Ну, – буркнул Александр, не открывая глаз.
– Ты истекаешь кровью, гладиатор. Раны надо промыть и перевязать, – произнёс тот же голос.
Александр с трудом разлепил веки. Склонившись над ним, стоит какой-то человек, одетый в пыльное старьё и осуждающе качает головой.
– Тебе-то что? – ответил Александр и снова закрыл глаза.
– Рано ещё умирать, а здешняя соль быстро разъест раны. Они начнут гноиться и тебе конец.
Кряхтя и опираясь на руки, как древний старик, Александр поднялся. Обеспокоенные раны запекло так, что чуть не застонал, но перёд незнакомым человеком неудобно. Он и сам понимал, что оставлять всё, как есть, нельзя, раны действительно загноятся.
– Ну,