Нана. Эмиль Золя
висках; он низким басом проговорил, шлепая туфлями: «когда человек красив – отчего ж его не любить». Раздалось несколько восклицаний, дамы прикрывались веерами. Люси в своей ложе так громко хохотала, что Каролина Экэ заставила ее молчать.
Пьеса была спасена. Предвиделся большой успех. Этот карнавал богов, целый Олимп, поверженный в грязь, целая религия и поэзия осмеяны – все это тешило толпу, Страсть к кощунству охватила всех присутствовавших, легенды топтались, древние идолы разбивались. Королевское достоинство являлось фарсом, армия – посмешищем. Когда Юпитер, влюбившийся в маленькую прачку? пустился отплясывать канкан, а Симона, игравшая прачку, хватила по носу властителя ботов – весь театр затрещал от рукоплескания. Между тем как танцевали, Феб подносил Минерве вино в салатнике, а Нептун восседал среди семи или восьми женщин, угощавших его пирожками. Схватывались малейшие намеки, прибавлялись непристойности, простые слова толковались двусмысленно при звуке, оркестра. Уже давно в театре публика не предавалась такому кощунству. Публика наслаждалась.
Однако действие шло вперед среди всех этих шуток. Вулкан весь в желтом, в желтых перчатках, с лорнеткой в глазу, бегал за Венерой, которая явилась, наконец, в виде Пукссордю с платком на голове, с открытой шеей, украшенной дорогим ожерельем. Нана белая и жирная снизошла к своей роли, что тотчас же очаровала всех, зрителей. В ее присутствии забыли про Розу Миньон, прелестного ребенка в длинном белом платье, которая прелестным голосом изливала жалобы Дианы. Первая, олицетворение здоровья, кудахтала, как курица, опьяняла публику своим живучим и мощным видом. Начиная со второго акта, ей все было дозволено: дурно держать себя, фальшивить на каждой ноте, забывать половину роли; ей стоило только обратиться, к публике с улыбкой, чтоб вызвать браво. Когда она кружилась, оркестр воодушевлялся, весь театр пламенел. Если бы у нее был талант, она была бы менее смешна. Достаточно было то, что она женщина. Она торжествовала во время танца. Тут она была, как у себя дома. Эта музыка казалась, созданною для ее уличного голоса – музыка, напоминавшая ярмарку в С.-Клу, с взвизгиванием скрипок и скачками флейт.
Две пьесы заставили повторить вальс из увертюры; этот шаловливый вальс, под звуки которого кружились боги, повторялся. Юнона, в виде фермерши, гонялась за Юпитером с его возлюбленной. Диана, застав Венеру с Марсом, назначала свидание Вулкану, который объявлял, «что план у него есть».
Остальное было скучно. Дело оканчивалось галопом, после которого Юпитер, задыхаясь, весь в поту и потеряв корону, объявлял, что маленькие женщины на земле прелестны и что все мужчины виноваты.
Занавес еще не опустился, когда раздались яростные крики:
– Всех! всех!
Тогда занавес взвился, артисты появились за руки. Посредине Нана и Роза Миньон рядом раскланивались направо и налево. Аплодировали, клакеры кричали. Наконец, зала понемногу на половину опустела.
– Я должен поздороваться с графиней де-Мюффа, – сказал Ла-Фалуаз.
– Это