Место. Фридрих Горенштейн
смеясь, сказал Лысиков, – помню, был у нас пацан такой, Антонян-еврей…
– Ребята, – сказал Савчук, – между прочим, я готовлю сейчас курсовую работу и наткнулся на очень любопытную вещь… Листовка полтавской организации «Народная воля», где приветствуются еврейские погромы как признак пробуждения народных масс от политической спячки…
– Ну, потом народовольцы отошли от такой программы, – сказал черноволосый парень, имя и фамилию которого я не запомнил.
– Потому что организация объевреилась, – быстро ответил Савчук.
– Никто с тобой не спорит, – сказал черноволосый, – вся революция объевреилась… В этом ее трагедия… В этом крушение надежд… Помнишь мечты Шевченко?.. «Тай нема краше, як на наший Вкраини, что нема жида, что нема пана и Унии не буде…»
– Между прочим, – сказал Савчук, – эту надпись намечалось выбить на пьедестале памятника Богдану Хмельницкому. А под копытами коня Хмельницкого поляк и еврей, сжимающий награбленную церковную утварь… Однако Александр Третий запретил и потребовал изменить проект… В знак протеста автор проекта скульптор Микешин, русский патриот, отказался даже присутствовать на открытии памятника.
– Интересный факт, – сказал черноволосый, – я этого не знал.
– За две тысячи лет, – сказал Орлов, – евреи научились умело стонать и плакать… Стоит нам что-либо предпринять в свою защиту против их пакостей, как они начинают громко плакать, и мы пугаемся… Если мы не научимся спокойно выслушивать их стоны, они с помощью таких, как Арский, нас полностью поработят.
– Чего? – громко спросил Иван Пантелеевич.
Он выпил более других, а закуска здесь, в отличие от компании Арского, самая бедная и дрянная: бычки в томате, колбаса дешевая и хлеб без масла. Правда, вкусна оказалась жареная картошка, я ее ел с удовольствием.
– Чего? – снова громко переспросил Иван Пантелеевич.
– Чего-чего, – передразнил Орлов, – пейсы будешь скоро носить, вот чего…
– Да я, – громко крикнул Иван Пантелеевич, – война начнется, сам тысячу убью!.. При оккупации…
– Так ведь американцы евреев не трогают, – насмешливо подкалывал Савчук, – как же ты…
– Чего? – напряженно и пьяно соображая, уставился Иван Пантелеевич. – А они впереди себя ФРГ пустят… Я в газете читал…
За столом засмеялись наивности и глупости Ивана Пантелеевича. Я ел жареную картошку, стараясь сообразить, как вести себя.
– Тебя Гоша звать? – спросил вдруг меня Орлов. – Значит, мы тезки…
– Нет, – ответил я, – меня по паспорту Григорий звать.
– А почему же Гоша?
– Так прозвали еще с детства.
– Понятно, – как-то певуче и не своим голосом произнес Орлов.
Я сообразил, что он в этой компании самый опасный, и испытал досаду на себя за то, что пооткровенничал.
– Илиодор, – сказал еще один член компании, до того молчавший,