Бесстрашная. Марина Ефиминюк
без опознавательных гербов, запряженный ходкой лошадкой. Заставляя народ расступиться, карета проехала к особняку, и газетчики взбурлили, пытаясь угадать, кто же прятался за кожаными занавесками. Стражи открыли ворота. Неизвестный визитер беспрепятственно въехал во двор.
– Как только выйдет, снимай! – рявкнул Пиотр своему помощнику, когда дверца кареты отворилась.
Пока высокий суним в дорогом плаще спускался с подножки, улица заполнилась щелчками гравиратов. С безразличным видом мужчина повернулся к толпе, и через объектив я разглядела известного на весь город судебного заступника Кастана Стомму, обладателя ледяных серых глаз, породистого лица и старшего брата-мэра.
С разочарованным видом народ принялся чехлить гравираты, ведь печатать портреты Стоммы-младшего решился бы лишь отчаянный смельчак или откровенный кретин. Последний газетный лист, написавший сплетню о его предположительном романе с третьей принцессой Алмерии, оказался втянутым в долгое судебное разбирательство и в итоге с центральных переулков переселился на новостные щиты, стоявшие за городскими стенами.
Пусть «Уличные хроники» печатались на желтой бумаге[6] да и вывешивались на небольших рыночных площадях, где публика знала грамоту через одного, но гравюра судебного заступника, пускай и самого желанного холостяка Гнездича, точно не стоила последующих тяжб.
– Расходитесь, господа, – громко произнес он притихшей толпе, и некоторые газетчики принялись собирать вещи.
Удовлетворившись произведенным эффектом, Кастан твердой походкой направился к крыльцу, но вдруг помедлил. Снова повернувшись к улице, он обвел нас, газетчиков, долгим взглядом, а потом вдруг уставился прямо на меня. Некоторое время мы разглядывали друг друга с безопасного расстояния, а потом судебный заступник махнул рукой, точно приглашая меня составить ему компанию. Не понимая, чего он хочет, я пару раз хлопнула ресницами.
– Вы! – определенно указал он рукой, затянутой в перчатку. – Шустро идите сюда!
Народ опешил. Впрочем, я тоже и на всякий случай ткнула пальцем себе в грудь, уточняя, не ошибся ли суним Стомма адресом.
– Разве вы приехали не за интервью?
– А?!
Даже на расстоянии мне удалось разглядеть, как брови мужчины недоуменно изогнулись. В моей голове галопом заскакали лихорадочные мысли. Соблазн получить уникальные оттиски был огромным… как и опасения оказаться разоблаченной. Очень живо вспоминалось, с каким непритворным изумлением меня, кубарем вывалившуюся из шкафа, разглядывала полуобнаженная актерка.
– Суним Стомма! Я представляю «Вести Гнездича»! – воспользовавшись моментом, завопил, как бешеный, Пиотр.
– Так вы идете? – с нетерпением в голосе подогнал меня Кастан.
– Надеюсь, суним Кравчик, вы достаточно согрели для меня свое место? – пробормотала я и, толкнув нахально встрявшего конкурента, ринулась к воротам.
Ощущая волну всеобщей ненависти, я прошмыгнула сквозь приоткрытые стражами кованые
Развлекательные газетные листы, живущие за счет платных объявлений, ради экономии выпускают на желтой бумаге. Оттуда исходит понятие «желтой прессы», ставшее синонимом недобросовестных газетных листов с грязными сплетнями и небылицами о знаменитостях.