Наперсный крест. Николай Еленевский
омнатке. Каждый шаг пока чрезвычайно тяжел, но я делаю его, что вызывает у Гавриила возгласы одобрения.
– Вот, отец Сергий, с Божией помощью и встали на ноги, – он подставляет плечо, затем пособляет присесть в кресло у небольшого окна, откуда видны уголок здания, въездная арка и часть двора с большими, покрытыми изморозью смоковницами – все это Пантелеймоновское новодворье, кое принадлежит Одесской епархии. В нем и разместился лазарет для раненных в баталиях с турками солдат. Гавриил говорит, что таковых немного.
– Чуток кому лучше, такого отправляют дальше. И вы, когда на поправку пойдете, тоже покинете нас.
Затем он поспешает в свою келью и приносит толстую тетрадь:
– Ваше преподобие, как и просили, все, чему был свидетелем.
Почерк у Гавриила необычайно красивый. Буковка к буковке… И я, удобно откинувшись на высокую спинку совсем не монашеского вида кресла, по-видимому, переданному сюда кем-то из заботливых горожан, начинаю читать… Чтение уже с первых строк привлекает к себе.
«Приезд государя императора 12 апреля в Кишинев встречен был торжественным звоном колоколов во всех церквах города. Путь от станции до губернаторского дома, где Его Величество изволил иметь пребывание, был иллюминирован огнями, транспарантами, гирляндами и флагами.
Наутро, отправляясь к осмотру войск, собранных на Скаковом поле, государь император вместе с государем цесаревичем – Его Императорским Высочеством главнокомандующим и великим князем Николаем Николаевичем-младшим изволили заехать в городской собор, где были встречены духовенством в облачении с крестом и святою водою. Стоя неподалеку от входа в собор, я с превеликим удовольствием, душевной радостью созерцал, как преосвященный Павел, епископ Кишиневский и Хотинский, приветствовал Их Императорское Величество:
– Благочестивый государь! – произнес Его Преосвященство тоном значительным и волнующим. – Один ты с верным твоим народом возлюбил попираемые пятою ислама христианские народы не словом только или языком, но и делом, и истиною. Твой царственный голос во все дни твоего царствования неумолкаемо возвышается на защиту угнетенных. И еще недавно твое державное слово стало великим делом любви к ним. Оно остановило кровопролитие и спасло от конечной гибели полурастерзанную Сербию».
Гавриил, видя, что я увлекся чтением, от излишнего переживания за свою рукопись поднимается и неслышно выходит. Я хотел было его остановить, но он уже в дверях смущенно покачал головой: «Как знаешь, как знаешь», – и я углубился в чтение, которое благодатно ложилось на душу.
«Когда здесь Его Преосвященство на немного смолк, то я услышал, как где-то высоко в небе закурлыкали журавли, летевшие на родину. Услышал не только я. Услышали весьма многие и многие, в том числе и государь, который, взглянув на небо, чему-то одобрительно качнул головой. Было в том курлыканье нечто столь многозначительное, столь осязаемое для нас, стоявших на земле, что последующие слова епископа Павла воспринимались с большой душевной силой.
– Благочестивый государь, ныне ты с августейшим сыном, наследником твоим, грядешь к нам, на рубеж царства русского и к пределам поработителя наших братьев по вере и крови.
Я слушал. Неслыханным по силе напряжением моя душа, казалось, готова была подняться туда, к журавлиному клину.
– Ты грядешь на место сосредоточения твоего христолюбивого воинства для нового, еще более великого дела любви к порабощенным…
Епископ Павел опять сделал паузу, словно подчеркивая значимость момента, в котором сама история предначертала участвовать всем нам.
– Ты грядешь к нам для того, чтобы повелеть твоим войскам если не всецело сокрушить, то сокрушительно потрясти в самых основаниях врата адовы, горделиво именующие себя высокою и блистательною Портою, и дорогою русскою кровью искупить, огнем и железом спасти порабощенных от жестокого поработителя, избавить их от жизни, исполненной адских мучений, уврачевать их язвы, вдохнуть в них новую жизнь и даровать им человеческие права.
Под впечатлением слова епископа я невольно для себя стал шептать молитву:
– Благословен грядый во имя Господне русский царь православный, царь праведный и кроткий, Богом хранимый!
Видимо, мой шепот был сильным, ибо я услышал чей-то сердитый, недовольный голос.
– Если возможно, брат, тогда несколько потише.
В знак согласия я молитвенно прижал руки к груди.
– Царь царей венчал твою любовь к России неувядаемым венцом мирной славы, вожделенных успехов твоих великих преобразований и дел во благо народа».
Читая записки Гавриила, я так увлекся, что невольно вместе с автором начал сопереживать важному историческому моменту, и не заметил, как перешел на их чтение в голос:
«– Царь царей, явно для всех хранящий тебя, яко зеницу ока, и сохранивший тебя, как возлюбленнейшего из помазанников своих, неприкосновенным и в опаснейшие минуты твоей жизни, очевидно, для дел великих…
– Отец Сергий, вы меня окликали или… – в комнатку заглянул Гавриил.
– Принесите-ка