Жажда. Вадим Панов
выругался, отшвырнул инструмент и покорно исполнил приказ. Фролов поднялся на ноги и торопливо застегнул на душегубе наручники.
Казалось бы, дело сделано, но когда напарник развернул Яковенко лицом, Петров увидел, что душегуб улыбается. Не униженно, в надежде «понравиться гражданину начальнику», не от страха, а весело, даже надменно. Улыбается так, словно это он поймал милиционеров, а не наоборот, и Егор от неожиданности вздрогнул. На миг ему почудилось, что бугай при желании способен с лёгкостью разорвать наручники, покрошить всех милиционеров в капусту и преспокойно вернуться туда, откуда прибыл, то есть – в ад.
И впервые за годы службы Петров пожалел, что его «наган» заряжен свинцовыми, а не серебряными пулями.
– Чего лыбу давишь? – срывающимся голосом осведомился он, продолжая держать душегуба на мушке.
– Ползаете все, червями, – пробасил Яковенко, не прекращая улыбаться. – Смысла не видите. В земле начали, в земле и кончите.
Голос у него оказался почти шаляпинский – мощный, густой, резонирующий.
– Чего ты плетёшь? Какого мы смысла не видим?
Вокруг них стали собираться милиционеры, однако старшего – Комарова – ещё не было, видимо, крутил Баранова, и потому Петров решил не прекращать разговор с преступником. Который, похоже, сам желал высказаться.
– Тридцать три червя растоптал я, – продолжил Яковенко. – И дальше бы топтал, ежели б вы не вмешались. Но я уйду, другие придут, вот увидите…
Егор с трудом сдержался, чтоб не присвистнуть: тридцать три убийства?! Неужто не врёт? Трудно поверить в такое признание, но, с другой стороны, зачем Яковенко лукавить? Иной на его месте и от уже найденных открещивался бы, а этот, напротив, лишних два десятка себе приписывает.
– Где остальные тела? Рассказывай, куда дел?
– Тела вам нужны? Да тела – тьфу, грязь! Только кровь важна, кровь, она одна нужна для нашей цели!
Яковенко явно завёлся, и Петров понял, что обязан воспользоваться его состоянием и вызнать как можно больше.
– Для какой ещё цели?
Молчание.
– Для какой цели?!
Но арестованный не отвечал, с улыбкой разглядывал перешёптывающихся милиционеров и молчал. Понял, что нагнал страху, и наслаждался произведённым эффектом.
– Откуда у тебя нож с журавлём? – неожиданно спросил Петров и попал в точку.
– Нож не тронь! – заорал Яковенко, выпучив глаза. – Не тронь!
Не удержался – бросился на милиционера, и лишь в самый последний миг Фролов успел сбить его с ног. А дальше…
А дальше случилось то, что ни в коем случае не должно было случаться с народными советскими милиционерами. Дальше рухнула стена запретов, и люди бросились на упавшего зверя. И принялись бить его, позабыв о законе и правилах, позабыв обо всём, кроме желания уничтожить тварь. Люди били зверя остервенело, безжалостно, и подоспевшему Комарову с огромным трудом удалось остановить побоище и спасти окровавленного Яковенко от самосуда.
Для того чтобы через три месяца душегуба расстреляли по приговору суда.
Улица