Тело черное, белое, красное. Наталия Вико
Бог! Вы привносите в души наши чувство покоя и уверенности. Молюсь за вас. Если вы исчезнете из нашей жизни – все будет потеряно. Берегите себя. А.»
Распутин усмехнулся, сложил записку и сунул в карман. Он и сам знает, что – Бог. И то, что все рухнет без него, тоже знает. Он так императрице вчера и сказал: «Если меня убьют, царевич умрет». А мама, видать, обеспокоилась. Полицейский пост у дома выставила.
Прошел в столовую. Самовар уже кипел. На столе под бронзовой люстрой были выставлены тарелки с бисквитами, пирожными, орехами и сластями, в стеклянных вазочках лоснилось варенье.
Часы гулко пробили пять.
«Сейчас Феликс придет, – подумал он. – Красавчик. Безо всякой насмешки – и впрямь хорош. Глаз радует. Думает, что сильный, думает, не заметно, как противится влиянию. И чего противится? Противься, не противься, все будет, как мне, Старцу, надобно, – он усмехнулся. – Старец. В мои-то пятьдесят! Да черт с ними, пусть зовут, как хотят!»
Дребезжащий звонок телефона прервал мысли. Распутин поморщился и нехотя взял
трубку.
– Ну, здравствуй… Ну, чай пьем… Ну, гости у меня… Ах, душка, время-то больно тесно. Ну, пожалуй, приезжай… Нет, без него. С ним мне неча говорить… Нет, ближе к одиннадцати нельзя. Адресок-то знаешь? Я таперича на Гороховой, шестьдесят четвертый дом. С Аглицского прошпекта съехал, а телефончик-то, вишь, прежний – шесть четыре шесть четыре шесть… Ну, прощай, пчелка моя.
– Одолели, – пробурчал он себе под нос. – Просют все, просют, – пробормотал недовольно…
«Пора бы уж Феликсу быть», – едва успел подумать он, как дверь открылась и в комнату вошел князь Юсупов – молодой мужчина с высоким лбом, спокойными глазами, красивыми, словно нарисованными губами.
«Аристократ», – Распутину захотелось сплюнуть.
– Феликс! – раскинув руки, он направился навстречу гостю. – Рад, рад! Садись. К столу садись, – пригласил нарочито радушно.
– Здравствуйте, Григорий Ефимович! – привычно прямо держа спину, Юсупов опустился на стул. – Я к вам на сеанс, как договаривались, – зачем-то пояснил он.
«Что-то напряжен больно гость-то сегодня. С чего бы это?» – Старец сел напротив и вперился в Юсупова изучающим взглядом.
– Слышь, Феликс, а может, к черту чай, а? – не дожидаясь ответа, Распутин обернулся к двери. – Эй! Прошка! Вина неси! И быстро!
Через минуту, словно вино было наготове, в комнату, неслышно ступая, вошел слуга и, поставив на стол два графина с вином, удалился.
Распутин склонился над столом, опершись подбородком на кулаки, поставленные один на другой, и принялся рассматривать гостя сквозь графин с красным вином.
– Феликс, а Феликс! Смотри-ка… ты и я. А между нами… – он выглянул из-за графина, – кувшин… с кровью, – сказал совсем тихо и снова спрятал лицо.
Юсупов слушал молча, только стал чуть бледнее обычного.
Распутин помолчал, а потом снова выглянул:
– Глянь, Феликс, ежели я смотрю сквозь него – тебя в крови