Монстры Лавкрафта (сборник). Антология
Откуда мне знать? Спросите гребаного профессора, может, он знает. Он всех знает.
– Вот вы где, милый, – заворковала мадам Октавия, будто я неожиданно откуда-то появился вновь. Ее массивная грудь давила мне на ребра. От запаха ее духов у меня слезились глаза. – Здесь скучно, малыш. Это ловушка для туристов. Все действие происходит в Читауне.[24] «Маленький Египет»[25] и все такое. Такие вот потрахушки, мой маленький!
Красный свет. Белые лица. Тени распространяют трещины.
Я выронил бокал из ослабевших пальцев. Слава богу, Октавия была рядом и вытерла пятно надушенной тряпочкой. Да, я думал, с Робертом Льюисом произошла трагедия, и это было просто ужасно, но он все равно остается моим героем.
Где была Виолетта? Трахалась с банкиром? С фермером? Потрахушки ночь напролет.
– Прошу прощения, мистер Кёниг, – незнакомый голос, незнакомый силуэт.
– О, Френки, он отдыхает и ждет одну из моих девочек…
– Я по поручению шерифа, мисс Октавия. Пожалуйста, сэр. Нам поручено проводить вас в участок. Леви, он слишком тяжелый, возьми его руку. Вы тоже, Далтон. Бойкий парень, – ребята шерифа взяли меня за руки и за ноги и подняли, как ангела на крыльях.
– Кавалерия, – сказал я.
Редкие аплодисменты. Похабная мелодия регтайма. Отвисшие голодные рты. И расплывчатые лампы. Красные. Черные.
8
– Как ты его называешь?
– Кимош. Баал Пеор. Бельфегор. Ничего особенного. Моавитяне[26] уже стали историей. Они не будут возражать, если современные люди будут называть его по-другому.
– Мы недалеко от Моава.
– Бельфегор говорит на многих языках.
– Значит, он путешествует по миру?
– Точно, Пинки.
– И твой друг общается с тобой через унитаз?
– Да.
– Интересно. Не слишком-то изящно.
– Разложение порождает разложение, Пинки, – отвечает Хикс. У него карие глаза, напоминающие цветом запеченную землю. Глаза ящерицы-ядозуба. Как-то раз он поднял камень весом в четыреста фунтов над головой и держал его на ладони под улюлюканье толпы. Даже закованный в цепи, он мог перегнуться через стол и сжать мое горло. Отложения кальция изувечили его пальцы, локти раздулись. Возле брови под мягкими волосами у него был подозрительный бугорок. В комнате для допросов Хикс казался живым и покорным…
– Что может быть более безумным, чем пасть ниц перед ликом человека, распятого на кресте? Ничего. И это совсем не весело. А я хочу веселиться.
Меня восхищает его влажный рот на бронзовом лице. Он работает, да, произносит слова. И все же он слегка позевывает, будто мой силач-пленник пал жертвой паралича или эдакого тризма наоборот. Его слюни, словно бусины, болтаются на тягучих струйках. Меня подташнивает от вони хищника, что тянется из его раны. У него темные, как кремень, зубы со сколотыми камнями. Они очень длинные. Я спрашиваю:
– Что ты за существо?
– Дыры открываются и закрываются. Я – открыватель. Выжидающие живут во мне. А ты кто такой?
– Я атеист, – это было правдой только наполовину, но было
Одно из прозвищ Чикаго.
Изначально название трио танцовщиц, популярное в Чикаго в 1890-х гг. Впоследствии оно стало нарицательным для всех исполнительниц танца живота.
Семитское племя, жившее на восточном берегу Мертвого моря.