Боярин Орша. Михаил Лермонтов

      Во время оно жил да был

      В Москве боярин Михаил,

      Прозваньем Орша. – Важный сан

      Дал Орше Грозный Иоанн;

      Он дал ему с руки своей

      Кольцо, наследие царей;

      Он дал ему в веселый миг

      Соболью шубу с плеч своих;

      В день воскресения Христа

      Поцеловал его в уста

      И обещался в тот же день

      Дать тридцать царских деревень

      С тем, чтобы Орша до конца

      Не отлучался от дворца.

      Но Орша нравом был угрюм:

      Он не любил придворный шум,

      При виде трепетных льстецов

      Щипал концы седых усов,

      И раз, опричным огорчен,

      Так Иоанну молвил он:

      «Надежа-царь! пусти меня

      На родину – я день от дня

      Всё старе – даже не могу

      Обиду выместить врагу:

      Есть много слуг в дворце твоем.

      Пусти меня! – мой старый дом

      На берегу Днепра крутом

      Близ рубежа Литвы чужой

      Оброс могильною травой;

      Пробудь я здесь еще хоть год,

      Он догниет – и упадет;

      Дай поклониться мне Днепру…

      Там я родился – там умру!»

      И он узрел свой старый дом.

      Покои темные кругом

      Уставил златом и сребром;

      Икону в ризе дорогой

      В алмазах, в жемчуге, с резьбой

      Повесил в каждом он углу,

      И запестрелись на полу

      Узоры шелковых ковров.

      Но лучше царских всех даров

      Был божий дар – младая дочь;

      Об ней он думал день и ночь,

      В его глазах она росла

      Свежа, невинна, весела,

      Цветок грядущего святой,

      Былого памятник живой!

      Так средь развалин иногда

      Растет береза: молода,

      Мила над плитами гробов

      Игрою шепчущих листов,

      И та холодная стена

      Ее красой оживлена!..

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      Туманно в поле и темно,

      Одно лишь светится окно

      В боярском доме – как звезда

      Сквозь тучи смотрит иногда.

      Тяжелый звякнул уж затвор,

      Угрюм и пуст широкий двор.

      Вот, испытав замки дверей,

      С гремучей связкою ключей

      К калитке сторож подошел

      И взоры на небо возвел:

      «А завтра быть грозе большой! —

      Сказал крестясь старик седой, —

      Смотри-ка, молния вдали

      Так и доходит до земли,

      И белый месяц, как монах,

      Завернут в черных облаках;

      И воет ветер будто зверь.

      Дай кучу злата мне теперь,

      С конюшни лучшего коня

      Сейчас седлайте для меня,

      Нет, не отъеду от крыльца

      Ни для родимого отца!»

      Так рассуждая сам с собой,

      Кряхтя, старик пошел домой.

      Лишь вдалеке едва гремят

      Его ключи – вокруг палат

      Всё снова тихо и темно,

      Одно лишь светится окно.

      Всё в доме спит – не спит один

      Его угрюмый властелин

      В покое пышном и большом

      На ложе бархатном своем.

      Полусгоревшая свеча

      Пред ним, сверкая и треща,

      Порой на каждый льет предмет

      Какой-то странный полусвет.

      Висят над ложем образа;

      Их ризы блещут, их глаза

      Вдруг оживляются, глядят —

      Но с чем сравнить подобный взгляд?

      Он непонятней и страшней

      Всех мертвых и живых очей!

      Томит боярина тоска;

      Уж поздно. Под окном река

      Шумит – и с бурей заодно

      Гремучий дождь стучит в окно.

      Чернеет тень во всех углах —

      И – странно – Оршу обнял страх!

      Бывал он в битвах, хоть и стар,

      Против поляков и татар,

      Слыхал он грозный царский глас,

      Встречал и взор, в недобрый час:

      Ни разу дух его крутой

      Не ослабел перед бедой;

      Но тут, – он