Капсула для копирайтера. Антон Бильжо
Полярная звезда действительно находилась на расстоянии трехсот двадцати трех световых лет от земли. Герман не знал об этом, когда писал скрипт. Но он явно видел тарелку.
– Файн, – махнул рукой Роджер.
А что ему оставалось делать? Ценность откровения уже считали другие.
Зайдя в металлический лифт «Цветного», Герман, не задумываясь, нажал на цифру 4 с маленькой табличкой «фермерский базар». Самочувствие было в норме, пульс хороший, голова не кружилась. 16:15 – самое время «насладиться экологически чистыми продуктами, не жертвуя при этом возможностью открыть для себя новые вкусы».
В большом зале земной шар клал к ногам вошедшему плоды свои.
Герман миновал витрину с логотипами «Деревенский бутик», на которой были представлены: завернутый в крафт-бумагу крестьянский сыр «от Ивана Никофирова, Калужская область»; пятнистые яйца «с птицефермы Базановой Марии»; молоко в бутылях без этикетки, но с красивыми бирками на бельевых веревках «от коровы Даши, Брянская область, доярка П. Н. Киселева»; банки с моченой морошкой, клюквой и маринованными грибами, к которым прикреплялась целая книжечка с историей удивительного человека, философа и художника, Афанасия Захарова, Архангельская область, сфотографированного с берестяным туеском сидящим среди мхов.
Дальше располагалась лавка «Эль Деликатессо», где с балки темного дерева свисали палеты, хамоны, призунто, Серрано и Иберико («Для тех, кто уже пробовал испанскую вяленую ветчину, эти слова ассоциируются с незабываемым вкусом, а если вы только начали знакомство с этим блюдом, то вам это еще только предстоит…»). Затем закуток с винами, где в тот день царил слушатель курсов сомелье, бледный целеустремленный юноша, полдня добирающийся из своего Крюково и мечтающий о личном винограднике. Он развлекал разговорами гомосексуалиста, арт-директора ресторана Maxim, располагавшегося, как мы знаем, этажом выше, человека без принципов, который пять лет неизвестно чем занимался в Камбодже. Герман слышал часть их диалога, проходя мимо, к стойке с китайской кухней.
– Какие, ты говоришь, нотки? – Арт-директор растягивал гласные и расплывался по стойке.
– Малины и лакрицы, – отчетливо выговаривал сомелье.
– Не чувствую.
Закинув за плечо широкий и длинный шелковой шарф, изнеженный господин пьяно щурился, смотрел на свет интенсивно рубиново-красное Tignanello и видел сквозь заляпанное стекло лишь бедного юношу.
Китайскую стойку украшали традиционные красно-золотые фонарики. На маленьком пятачке складно двигалась группа узбеков. Третьяковскому нравилось наблюдать за их работой, казалось, что это одна семья: мужья делают суши, жены торгуют, пожилая мать моет посуду. Прилавки тут ломились от эклектики, состоявшей из самых популярных товаров с большой маржой – от пхали до хумуса (менеджер-маркетолог, сутуловатая девушка в белой рубашке и юбке-карандаше, довольно потирала ладошки, пробегая мимо на шпильках в конце дня). Но Герман взял только рис с овощами, корейскую морковь и спринг-роллы на общую сумму в триста пятнадцать рублей.
Незаметно присев в углу, он смотрел и думал, чем отличается от всех них.
Возможно,