Гипсовый трубач, или Конец фильма. Юрий Поляков
наконец согласился Жарынин. – В среду я сам отвезу вас в Москву и сдам на анализы! А потом доставлю назад в «Ипокренино». Договорились?
– А сколько я должен за путевку? – не успев обрадоваться, с боязливой щепетильностью полюбопытствовал Андрей Львович.
– Нисколько. Фирма платит. Да или нет?!
– Да. Я согласен.
– Неужели?! У вас тяжелый характер. До завтра. Ровно в девять.
– В девять, – повторил Кокотов, чтобы лучше запомнить.
– И не опаздывайте! Возле вашего дома остановка запрещена, и я не смогу припарковать машину.
– Откуда вы знаете, что запрещена? – подозрительно спросил писатель.
– Прежде чем сделать вам такое предложение, я собрал о вас материал.
– Вы за мной следили?
– Наблюдал.
– Ну, знаете… Я…
Однако Жарынин уже повесил трубку, и Кокотов, слушая гудки, подумал о том, что судьба непредсказуема, словно домохозяйка за рулем…
2. Проклятье псевдонима
На следующее утро Андрей Львович ровно в девять стоял возле своего дома, расположенного недалеко от платформы «Северянин». Двухкомнатную квартиру, выходящую окнами на шумное, загазованное Ярославское шоссе, он получил еще в прежние времена от могучего в ту пору Союза писателей. Кокотов значился в списках очередников на улучшение жилищных условий, так как населял с мамой Светланой Егоровной тесную хрущевскую «однушку» в Свиблове. Отсюда, собственно, и появился его первый литературный псевдоним «Свиблов», под которым он печатал свои сочинения много лет, не снискав себе ни славы, ни даже какой-нибудь чуть заметной известности. Был у него, правда, еще один псевдоним, так сказать, коммерческий… Но это отдельная история.
Размышляя о происхождении такого стойкого неуспеха, Кокотов перебрал множество разнообразных причин и выделил две самые вероятные: первая – неправильно выбранный псевдоним, вторая – отсутствие таланта. Впрочем, вторую можно было отмести сразу: мало ли кругом знаменитых графоманов? Да и кто из пишущих, в самом-то деле, признает себя бездарным? В определенном смыс– ле творческий работник похож на уродливую женщину, ведь она все равно в глубине души убеждена: в ней что-то есть, что-то чертовски милое – просто пока еще никто не заметил. Кстати, именно на этой тайной дамской уверенности основана многовековая и очень успешная деятельность брачных аферистов.
Значит, оставалась первая причина: псевдоним «Свиблов», который содержал в себе, очевидно, некую губительную неброскость. И Кокотов решил обмануть неприветливую литературную судьбу – рассказ «Гипсовый трубач» он опубликовал под своей родовой фамилией. Впрочем, главный редактор «Железного века» Федя Мреев, трезвевший только тогда, когда жрал антибиотики после очередной болезнетворной половой связи, убеждал этого не делать. В тот день Федя как раз и был угнетающе трезв, ибо умудрился в пьяном беспамятстве завести получасовой роман с привокзальной особью. Последствия оказались самыми тяжелыми, в чем Мреев винил, разумеется, не себя, а тезку – Федора Михайловича Достоевского, который своей Лизаветой