2012. Владимир Михайлов
же под его управлением стала меняться. Потому что Курилов принялся комплектовать её по собственным представлениям, достигнув договорённости с местными военкоматами, согласившимися с ним не без сомнений, но быстро усвоившими, что методика Курилова давала им возможность жить спокойно даже и в осенние и весенние призывы.
Три года прошло. Дивизия изменилась, а условия её существования – не очень, да и если что-то и улучшилось, то лишь благодаря её самодеятельности. Наверху же (как не раз казалось) об этом соединении вообще забыли, поскольку ничего неприятного о ней вроде бы не докладывали, а приятного ждать вряд ли стоило. И, думая об этом, полковник всё убыстрял шаги и всё резче поворачивался на каждом пятнадцатом шаге через левое плечо, слово за словом формируя фразы, какие скажет прилетающему столичному штабному. Военный на тяжесть службы не жалуется! И этому штабному он не на службу станет жаловаться, и не о своих интересах говорить, и даже не только о дивизии, но – об армии! Об ар-ми-и, понятно?!
Пора. Он повернулся и зашагал навстречу гостю, сохраняя на лице официально-служебное выражение. Но с каждым шагом выражение его серых и блестящих, как рассветная вода, глаз менялось: решимость сменялась удивлением, удивление же – радостью. Курилов скинул шинель одним движением плеч на готовые сзади руки. Оба одновременно поднесли ладони к козырькам. Крепко пожали руки.
– С прибытием, Сергей Викторович, – сказал Курилов. – Как долетел? Не растрясли?
– Благодарю, Артём Петрович, всё в норме. Вертолётов не боюсь – я же кандидатом в президенты не выступал.
– Разрешите доложить?
– Артём Петрович! Я ведь не зря к обеду подгадал.
– Понял. Прошу в машину.
Когда событие, которого ждёшь давно и нетерпеливо, вдруг не медленно, постепенно, а сразу, неимоверным скачком приближается вплотную, вдруг возникают сомнения: да произойдёт ли оно на самом деле? Чем меньше остаётся до него недель, дней, часов, тем крепче становится вероятность того, что – не случится. Пустой слух. Не допустят. Что-нибудь да придумают.
И когда этот день наконец наступил, зэка Котовский предпочёл о нём просто-напросто забыть. Сказал себе: не надо ждать перемен к лучшему.
«Не жди, не бойся, не проси». Конституция в шести словах. Или «не верь»?
Так что он по-настоящему удивился, когда его сняли с работы и объявили: вследствие пересмотра его дела Верховным судом по надзорному протесту Генпрокуратуры, срок ему сокращён (более на сон похоже, чем на явь), и вследствие истечения вновь определённого срока он освобождается. Вчистую.
Впрочем, и объявили ему это как-то неуверенно, словно бы с запинкой. Так сказали, как будто каждую секунду ждали, что кто-то рыкнет: «Отставить!» Но ничего такого не прозвучало, всё произнесли до конца, потом возникла какая-то нелепая пауза, Котовский понимал, что надо вежливо и спокойно поблагодарить и дальше действовать по установленному порядку – но на какие-