Князь из десантуры. Тимур Максютов
ты знаешь? – удивился Дмитрий. – Он же ещё не победил.
Хорь скривился, пошёл к телеге, с которой пиво продавали.
Котян, довольно жмурясь, махнул платком: «Начинайте!»
Перс был на две головы ниже караванщика; что в высоту, что в ширину – одинаковый. Ножищи толстые, как крепостные башни, руки – короткие волосатые брёвна.
Алан, кряхтя, обхватил ручищами шар, заросший чёрным мехом. Ни сдвинуть, ни хотя бы заставить перса потерять равновесие не удавалось. Болельщики бесновались, вопили, свистели – Надир только улыбался. Наконец, дождался, когда алан окончательно выдохнется, крутанул корпусом – и соперник рухнул на все четыре конечности. Перс поднял над бритой головой победно сцеплённые руки, утробно зарычал.
С очередным соперником персиянин разобрался мгновенно: просто вытолкал гигантским брюхом за верёвочное кольцо. Так же поступил со следующим под хохот толпы.
– Вот ведь зверюга, – уважительно сказал уже отдышавшийся Азамат, – три года никто его побороть не может.
Дима посмотрел на прекрасного жеребца, играющего золотой гривой. Молча сбросил кожух, снял куртку и тельняшку, отдал опешившему половцу.
– Будут ли ещё желающие? – торжествующе спросил Котян. – Или всем понятно, кто лучший борец в Шарукани?
– Я попробую, хан.
Орущие зрители замолчали; в задних рядах поднимались на цыпочки, чтобы разглядеть дерзеца – высокого рыжеволосого русича. Парень вышел в круг и встал рядом с персом – словно стройная единица рядом с расплывающимся нулём.
Котян подскочил, выбежал к соперникам. Глядя снизу, ткнул пальцем в Ярилова:
– А ты кто такой? Что за змея на груди изображена?
– Я – воин Тугорбека, Дмитрий. А змею эту мне подарили. Дозволишь бороться, хан?
Услышав про татуировку, невысокий человек в серой накидке вздрогнул. Начал пробираться сквозь толпу, не обращая внимания на ругательства потревоженных зрителей и нащупывая необычное оружие за пазухой.
Глава четвёртая. Побратимы
Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.
г. Берлин, 20 апреля 1924 года
…узнал этот взгляд. Нет, мы не были знакомы – мы были похожи, как близнецы. Братья по несчастью, по больному выражению навсегда сухих глаз.
Пустой левый рукав пришпилен к ветхому мундиру баварских егерей, чёрный значок «за ранение» и ленточка Железного креста. Пока я подбирал немецкие слова, он вполне сносно заговорил по-русски. Год в лагере военнопленных под Ижорами и ещё год – в большевистском интернациональном батальоне, вместе с мадьярами и чехами. Говорит, была ещё рота китайцев. Абсолютные звери, способные содрать всю кожу с человека и оставить его при этом в живых. Разумеется, ненадолго.
Удивительно: мы с ним в двух жесточайших войнах сражались по разные стороны фронта. Но понимали друг друга гораздо лучше, чем наши цивильные соотечественники – нас.
Мы – дети войны. И её отцы. Наши души остались на дне снарядных воронок, гнить в бульоне из холерного дерьма