Живые домики. С вопросами и ответами для почемучек. Святослав Сахарнов
прижимаясь к камням и втянув голову в плечи, как человек, которому холодно. Увидя нас, птица привстала.
– Глянь-ка, подранок! – сказал мой приятель. – Давай поймаем?
Птица – это была чайка-моевка – сделала несколько неуклюжих прыжков и с размаху тяжело плюхнулась в воду. Я заметил, что, когда она прыгала, крыло её волочилось отдельно, сзади, как будто привязанное на верёвочке.
Чайка поплыла от берега. Она плыла, а серый лоскут крыла тянулся позади неё.
– Здорово ей саданули! – сказал приятель. – А ведь охота здесь запрещена!
Я промолчал. Чайка выплыла на солнечную дорожку и закачалась на ней изогнутой чёрной лодочкой.
Мы ушли. Мы вернулись в избушку к рыбакам-ненцам, у которых остановились на день-два.
– Чайка? С перебитым крылом? – переспросил меня Гриша Ардеев, один из рыбаков. – С весны ходит. Приезжий один ранил. Как человек или песец идут – она в воду. Косатка плывёт – она на берег. Лето выживет.
– А зимой?
Гриша не ответил.
На другой день мы отправились ловить чайку. Мы решили забрать её с собой в Ленинград. Я пошёл по берегу, а приятель, взяв у рыбаков карбас, узкую низкобортную лодку, поплыл следом.
Чайка была на месте. Только на этот раз она не сидела в камнях, а бродила у воды и выклёвывала из прелых водорослей рачков. Заметив меня, она сошла в воду и, когда послышался скрип уключин, попробовала нырнуть. Сухое крыло, как поплавок, удержало её. Тогда птица повернула и снова очутилась на берегу.
Скользя по круглым, обкатанным водою камням, я поспешил к ней. Чайка завертела головой и тяжело побежала к подножию обрыва, который поднимался над галечным пляжем.
Крутая стена сырой глины шла вверх ровно, без уступов, и только кое-где из неё торчали кривые корни мёртвых деревьев.
Чайка стала карабкаться вверх. Я полез следом. Лез, лез. Как вдруг сырая глина подалась, оставляя за собой две блестящие канавки, я съехал вниз.
О берег стукнул носом карбас. Я повернулся к приятелю.
– Знаешь что? – сказал я ему. – Оставим её здесь. Как её везти, как кормить? Рыбы не напасёшься.
– Давай хотя бы поймаем её и отрежем сухое крыло. Всё ей легче будет.
– Давай.
Чайка сидела высоко под сухим чёрным корневищем и смотрела на нас красным раненым глазом.
Мы полезли вдвоём.
Я уже протянул руку, чтобы взять её, как вдруг чайка с криком вывалилась из укрытия и, ударяя живым крылом по глине, покатилась вниз.
Она дождалась, когда мы слезем, и снова вскарабкалась на обрыв. Ей было очень трудно: испачканное глиной крыло отяжелело, но птица упорно волочила его.
– Полезем ещё? – спросил я.
– Не поймать её нам! – сказал приятель.
Чаячий глаз, как огонёк, горел вверху. Распластав одно крыло, тесно прижимаясь грудью к земле, птица внимательно смотрела на нас.
– Разве ты не видишь? – сказал я. – Она лучше умрёт, но не пойдёт к нам в руки.
Мы стояли, задрав головы, и смотрели на чайку. Ещё недавно это была