Императрица после смерти. Екатерина Скибинских
зная, что хозяева дома меня особо не жалуют. Была бы я сильной – ушла бы. Хоть бы в детдом какой. Но неизвестность страшит еще больше. Трусиха я, а не сильная личность.
Так бы и прожила я всю жизнь, не привлекая чужого внимания, но вмешался случай.
2 глава
Я сидела в своем обычном закутке, за пальмой в кадке на лестнице, и рисовала. Мне приснился великолепный сон. В котором я живу совершенно одна. И никого больше. Ну, ладно, не совсем так. Признаюсь, мне приснилось, что я живу в фэнтезийном мире, в красивом особняке на берегу моря. И никому ничего не должна. Никто меня там не может достать, а значит, никто не может обидеть. Вот я и пыталась изобразить на бумаге такой себе мини-замок, площадка которого нависает над морем. А я стою у парапета и смотрю куда-то вдаль. Ну, при этом я еще обряжена в шикарное средневековое платье. А над особняком (хотя все же больше похоже на замок), пролетает дракон.
Хлопнула дверь – отец вернулся. Хорошо бы он меня здесь не заметил. Разве я много прошу? Я не выпила свою порцию лекарств, подавляющих гнев – трудно будет изображать бездушную куклу. Но надежды пропали зря.
– Златослава! Я сколько раз говорил тебе: не с-смей с-сидеть под лестницей, как нищенка! Иди с-сюда, немедленно! – сразу начал шипеть отец.
Он редко когда кричал – в основном шипел. Это было настолько неприятно, а может, и просто страшно, что я всегда выполняла его требования. Лучше бы он кричал. Я осторожно вылезла и поднялась к нему на лестницу, бережно прижимая к себе свою любимую папку с рисунками. В том числе и с незавершенным. Последний год отношения ко мне с его стороны поменялось существенно. Теперь у него в привычках числится бить меня по лицу, когда он считает меня неблагодарной тварью, не ценящей все, что он для меня делает, то есть каждый день. Приходится постоянно замазывать тональным кремом синяки и носить одежду с длинными рукавами. Нет, с кулака ударить – он себе никогда не позволит. Что не мешает ему отвешивать мне увесистые пощечины, от которых я падаю или трясти, больно сжимая, затем отбрасывая от себя как нечто противное. Обычно я от этого и натыкалась на мебель, наставляя себе синяки и ссадины.
Но я уже привыкла. Больно – значит живу. Глупое утешение, но другого нет. Мое имя вообще отдельная история. Где он его выкопал? «Злату – слава». Идиотизм полнейший. Как можно поклоняться деньгам с помощью имени ребенка?! Но, видимо можно. Мой богатый отец тому пример. Жанна сократила его до «Злата» – я ничего не имею против, даже нравится. Во всяком случае, звучит красиво. Полное же имя я практически ненавидела.
У отца сегодня, видимо, настроение хуже некуда. Надеюсь, он закончит «мое воспитание» быстро. Главное, не поддаться на провокации и ничем его не спровоцировать еще больше.
– Ну, чего же ты медлишь, паршивка?! Я не яс-сно выражаюс-сь? – вот и шипящие нотки прорезались.
Неужели мне страшно? Я думала, что за это время у меня уже нет этого чувства, также как и слез. Я не должна плакать и бояться, не такая уж и слабачка.