…о любви (сборник). Януш Вишневский
на тему Воскресения Господня (цитата из проповеди, прочитанной пятого апреля тысяча восемьсот восемьдесят пятого года: «Не придумали ли мы Его для себя, дабы оправдать в глазах своих бесповоротное и непростительное убийство, совершенное в отношении Сына Божьего? Не придумываем ли мы Его каждый год, дабы заглушить в себе страх перед гневом Божьим?»). После пасхальной проповеди, которая вместо радостной вести несла горечь и сомнение, Ункель, по совету церковного начальства, решил взять отпуск, чтобы вновь обрести душевное равновесие и в тишине горячей молитвой укрепить пошатнувшуюся веру. С этой целью он покинул марбургский приход и направился в сторону долины Лана с намерением подыскать для себя временное уединение. В первую ночь после ухода из города он остановился на постоялом дворе семейства Шварц, на следующий день неожиданно вернулся, но вместо того, чтобы пойти домой, отправился к знакомому профессору Марбургского университета и попросил об одолжении. Профессор Аугенталер, хоть и был известен эксцентричными выходками, ученым был выдающимся, специализировался на классической анатомии и увлеченно препарировал человеческие органы на благо науки. Он согласился заняться останками моего деда после внезапно запланированного и неизбежного самоубийства последнего, а потом отослать по указанному адресу четыре стеклянные банки с органами и бочонок, в который должна была быть спущена вся кровь пастора Ункеля. К посылке, полученной Беттиной Шварц тринадцатого апреля тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, было приложено письмо следующего содержания.
«Дорогая Фрау,
Моя Дорогая!
Дорога Фрау и моя дорога пересеклись.
Каждую ночь мне снятся твои туфли рядом с моими.
Сегодня, когда я проснулся, я не мог понять, где я, я спрашивал себя, что это за свет падает мне на лицо неизвестно откуда. Откуда эта лучезарность, что это за изгнание из сна, да такое свежее и солнечное, почему я слепну от избытка четко воспринимаемых мною форм, которых тем не менее не узнаю́, почему птицы поют звонче, чем обычно, – так спрашивал я себя до тех пор, пока сон окончательно не отлетел от меня, когда в постели шелестящей, твоей рукой, о Госпожа, накрахмаленной, я себя обнаружил. И меня поразила белизна постели, светлая утренняя свежесть, и из нее исходящая, и сквозь белые занавески на нее льющаяся. Боже мой, зачем столько белизны, подумал я, зачем весь этот водопад света, это избавление ото сна и призыв к бодрствованию? Ах, мгновение спустя уже всё во мне прояснилось: ведь я приехал сюда, где молоко, сыр, плоды полей, садов и огородов и свидетельствующая о домашнем уюте маслёнка на белой скатерти, и какое-то непонятное во мне волнение, ибо завтракать уже пора, а если не приду, то хозяева мои могут обидеться с самого начала моего здесь пребывания, предпринятого ради возвращения моего душевного спокойствия. Слез я с кровати, постель